Девичьи грезы - Наталия Вронская

Только князя Владимира настораживали в некотором смысле нерешительность и ожидание родительской воли Багряницких. Конечно, Ельской думал, что это не станет препятствием в решительный момент, но как знать?.. И он не уезжал в столицу в смутном предчувствии какой-то неприятности.

Тем временем день свадьбы Анны и барона был уже назначен. Положено было им венчаться в Петербурге, в самом начале сентября. Уже четвертого числа они должны были стать мужем и женой. Конечно, это была довольно поспешное решение, но Анна не желала ждать.

Лиза как-то спросила ее:

— Отчего ты так торопишься? Не боишься ли передумать?

— Передумать? — усмехнувшись, отвечала ей сестра. — Нет. Я боюсь, как бы мне не остаться вдовой прежде свадьбы, ведь мой жених немолод.

Таким образом, в доме появились две будущие супружеские пары, готовые вступить в брак, но с разными переживаниями. Если Дмитрием и Сашей двигало радостное нетерпение, то Анной — гордыня, а бароном — желание на мгновение преодолеть пресыщенность его повседневной жизни.

Ксения вовсе не разговаривала с Анной, потому что та ее полностью игнорировала. И хотя Ксении интересно было бы послушать, что думает кузина о своем браке после всех, выслушанных ею от тетушки Прасковьи Антоновны опасений по поводу неразумного брака дочери, она даже не пыталась заговаривать с Анной. С сестрой же — Сашей — хотя и редко, но поговорить ей все же удавалось.

Саша, обычно такая откровенная, почти ничего не рассказывала Ксении, кроме того, что она влюблена и счастлива.

— Нет ли у тебя опасений? Не боишься ли ты перемены в своей судьбе? — спрашивала Сашу сестра.

— Опасений? Как можно, — отвечала ей Саша. — Когда любишь — нет никаких опасений. Об этом спрашивать смешно и нелепо.

Чувств своих Саша описать не могла, потому что сама с трудом разбиралась в них, но когда как-то раз Ксения ей заметила: «Жаль, что Багряницкий не носит титула… Вот если б он был князем, было бы лучше. Ты стала бы княгиней!» — Саша обиделась. И не на шутку. Ей показалось, что сестра обидела Дмитрия.

— Как ты можешь! Как можешь! — попеняла она сестре. — Наша кузина выходит замуж за барона, а ты посмотри на него. Куда это годится? Зачем ей этот титул? Я ничего не говорила раньше, но теперь скажу: это так неприятно, так мерзко! Это оскорбительно для нее, а Анна этого не видит…

После таких слов Ксения больше не делала никаких замечаний.

Через несколько дней, в самом конце июля, Дмитрий Иванович пришел к Сонцовым с вестью о том, что неожиданно приехали его родители. Он был несколько растерян и встревожен.

— Я никак не ожидал, что они прибудут сюда. Я ждал письма, — говорил он Сонцовым, Лукерье Антоновне и Саше.

— Что ж, это добрый знак, — ответила ему Прасковья Антоновна. — Они хотят познакомиться с вашей невестой — и это правильно. Мы будем рады принимать их в нашем доме, дорогой Дмитрий Иванович.

Дмитрий нерешительно улыбнулся. Он был явно смущен.

— Приехали только ваши батюшка и матушка? — спросила Лукерья Антоновна.

— Нет. Еще две моих сестры: Татьяна и Ольга.

— А сколько у вас всего сестер?

— Четыре, и все старше меня, — отвечал Дмитрий Иванович.

— Они все замужем? — спросила его Прасковья Антоновна.

— Кроме одной — Ольги.

— Стало быть, ваша сестра Татьяна Ивановна оставила семью ради того, чтобы увидеть вас?

— Да.

— А кто ее муж? — спросила Лукерья Антоновна.

— Помещик. Довольно богатый человек. Фамилия его Ерусланов, а зовут Степаном Порфирьевичем. Они живут с сестрой своим домом в Уфе.

— А дети?

— Детей у них двое.

— И она оставила свою семью ради этой поездки? Должно быть, сестра очень любит вас!

— Да, вероятно, — пробормотал Багряницкий.

— А Ольга? Вы сказали, она старше вас? — задала вопрос Прасковья Антоновна.

— Да, на два года.

— И не замужем?

— Нет. Отец очень любит ее. Да и мать тоже. Им, я знаю, очень приятно, что она не замужем и живет в родительском доме.

— Но, однако ж, родители не должны так поступать. Дочери надобно выйти замуж — такова жизнь! И родительский деспотизм тут неуместен! — воскликнула Прасковья Антоновна.

— Уверяю вас, что Ольга вовсе не страдает от «родительского деспотизма», — слабо улыбнулся Дмитрий Иванович. — Она вполне счастлива. Насколько мне известно, она никогда и не желала выйти замуж.

— Она хотела бы постричься в монахини?

— Нет. Но оттого, что она живет с родителями, она не страдает. Тем более что у нее есть собственное состояние, которое поддержит ее в случае нужды. Да и я — ее брат, и все ее сестры всегда окажут ей всяческую поддержку, если она так и не выйдет замуж. Ольге нет необходимости уходить в монастырь.

— Как это интересно, — пробормотала Прасковья Антоновна.

— Что ж… Когда Иван Михайлович и Марья Федоровна придут в себя с дороги, ведь, я чаю, путь был не близким и трудным, мы ждем их у себя, — сказал ему Викентий Дмитриевич. — А также ждем и ваших сестер.

Дмитрий молча поклонился и, поцеловав руку своей невесте, с которой за вечер и парой слов не обмолвился, в полном смятении чувств, он поспешно удалился. На следующее утро, очень рано, Дмитрий намеревался ехать в Петербург, к себе на квартиру, где уже ждали его родители. А Саша отчего-то проплакала всю ночь и заснула лишь под утро. Дмитрий ничего не сказал ей, и его холодность напугала ее, и, быть может, впервые Саша почувствовала себя неуверенно и усомнилась в его любви. Коря себя за такие мысли, она с трудом уснула в ту ночь.

Утром, чуть свет, Багряницкий выехал в столицу. Надо сказать, что приезд родителей расстроил его. Более того — он не ожидал от их приезда ничего хорошего. Почему они не написали ему? Почему неожиданно приехали, даже не упредив? Всю дорогу до Петербурга он думал только об этом. И вот теперь неотвратимая встреча приближалась.

Первое, что увидел Дмитрий, было мрачное, злое лицо отца. За ним стояла испуганная мать, позади сестра Татьяна, с видом решительным и упрямым, и Ольга, которая только одна из всех улыбалась брату.

— Батюшка… матушка… — Почтительный сын склонился к руке отца, затем к руке матери.

Марья Федоровна не выдержала и разрыдалась в голос. Однако, когда Иван Михайлович цыкнул на нее, закрыла обеими руками рот и выбежала в другую комнату.

— Что ж, Дмитрий, — начал отец. — Не чаял я, что приеду сюда. Не думал, что твоя опрометчивость поднимет меня, старика, и погонит в дальнюю дорогу с целым семейством. И я, и мать твоя, и сестры… Всех переполошил… — Багряницкий-старший нахмурился.

Дмитрий Иванович не смел глаз поднять на отца. Его охватила внезапная слабость, та самая слабость, которая обычно охватывала его дома, когда отец что-либо выговаривал ему и был им недоволен.