Беру все на себя - Евгений Красницкий

Вот прямо сейчас и начнем. Не ради славы, не ради добычи, хотя и это все — тоже ресурс, но ради получения новых ВОЗМОЖНОСТЕЙ влиять на события. Помнится, в самом конце восьмидесятых вдруг, на краткое время, стала очень популярной фраза: „Хватит что-то строить, давайте просто жить“. А вот хрен вам всем! „Просто жить“, как скотина в хлеву, мы не будем! Мы будем строить… что строить? А Россию! Вот так, не больше и не меньше! Пусть это будет даже и не фундамент будущего здания, а всего лишь котлован под него. Ничего, поработаем землекопами! И вот эти мальчишки из „ближнего круга“ станут… ну, не знаю, может быть, и никем не станут, а возможно, окажутся основоположниками нового государства или персонажами легенд, вроде рыцарей Круглого стола, или святыми, или…

Но сейчас… сейчас надо ребятам объяснить, что, выйдя за пределы Погорынья, мы автоматически встреваем в такую серьезную и опасную вещь, как политика. Если в Погорынье сотня пацанов с самострелами представляют собой какую-никакую силу, а воевода Корней является если и не всесильным владыкой, но субъектом, к этому статусу приближающимся, то в межкняжеских разборках Младшая стража практически никто и ничто, а Корней — мелкая сошка, стоящая заметно ниже княжеских бояр.

Вот и попробуй совместить несовместимое — чтобы и место свое правильно поняли, и энтузиазма не растеряли… ведь пацаны же, ни масштабов событий не понимают, ни опасности по-настоящему не сознают…»

Мишка критически осмотрел получившуюся у него «политическую карту Киевской Руси». Получилось не то чтобы плохо, а вовсе из рук вон… Если взаимное расположение княжеств он еще как-то себе представлял, то их размеры и конфигурацию границ не помнил совершенно! Перемышльское, Северское и Городненское княжества изобразил по наитию, а из рек начертил только Припять, Днепр и Неман. Но аудитория и таких-то карт никогда не видала! Более того, Мишка был уверен, что отроки не видели вообще никаких других карт, кроме «Карты мира», изображенной им на коровьей шкуре. Поэтому… сойдет и так — для того, что задумал Мишка, вполне годилась и такая «карта».

— Мить, а Илья-то где?

— Сейчас подойдет, Минь, он десятника Егора с собой привести захотел… Я не знаю, можно или нельзя?

— У нас Совет или не Совет? — тут же влез в разговор Демка. — Чего чужих-то тащить?

— Совет-то Совет… — Мишка и сам еще не решил, стоит ли Егору слушать их разговоры, — но приглашать на него нужных людей нам же никто не запрещает. К тому же мы сейчас не о делах Академии рассуждать будем, а о том, что и как дальше делать. Думаю, присутствие десятника Егора нам не помешает, да и подсказать что-нибудь полезное он может. И вообще, господин советник Илья Фомич — старейшина нашей Академии и сам может решать, кого приглашать на Совет, а кого не приглашать!

— Ну-ну… — Демьян больше ничего не сказал, но всем своим видом изобразил недовольство.

— Вон, идут уже! — прервал дискуссию Роська. — Только он, глядите, еще и Треску с Дыркой позвал!

Действительно, к костру, вокруг которого расположились отроки, приближалось сразу четверо мужчин: обозный старшина Младшей стражи, он же старейшина Академии Архангела Михаила Илья, десятник Ратнинской сотни (а теперь уже Старшей дружины Погорынского войска) Егор, командир отряда огневцев Семен Дырка и командир лесовиков-дреговичей Треска.

«А вот это он, пожалуй, зря, но не гнать же! Так, быстренько корректируем текст политинформации с учетом вновь прибывших слушателей… блин, хоть бы предупредил, старейшина, туды его…»

— Встать, вежество не забывайте! — негромко предупредил Мишка отроков. — Взрослые мужи к нам пришли.

Подавая отрокам пример, сам первый поднялся на ноги и, дождавшись, когда мужчины войдут в световой круг костра, отвесил пришедшим вежливый поклон. Отроки повторили его действия, а пришедшие отреагировали на приветствие каждый по-своему.

Илья поклонился в ответ, умудрившись при этом хитро подмигнуть Мишке. Егор тоже ответил на приветствие, но ухмыльнувшись, мол, знаем, знаем ваши хитрости. Семен Дырка явно подобного не ожидал и, как-то непонятно шевельнув вместо поклона своим объемистым чревом, пробормотал любимое присловье «Дырка сзаду!», а Треска, солидно огладив бороду, ответил снисходительным кивком, но при этом смотрел настороженно, словно ожидая внезапного нападения.

— Здравы будьте, честные мужи! — вымолвил Мишка «протокольным» тоном. — Гостям место!

Роська, Дмитрий и Матвей, правильно поняв последние слова Мишки, освободили гостям место на стволе поваленного дерева. Егор, Семен и Треска с достоинством уселись на бревно, а Илья не чинясь устроился прямо на травке — на подстеленном пустом мешке.

— Итак, господа Совет, — дождавшись, когда все усядутся, произнес Мишка все тем же официальным тоном, — Совет Академии почти в полном сборе, недостает только Петра и Николая Никифорычей. Бог милостив, будем надеяться, что наставник Евстратий их вместе с остальными отроками уже в лесу отыскал. Опричь того, нас изволили почтить своим присутствием честные мужи: Егор, Семен и Треска. Господин старейшина, благослови начинать!

— Э-э… — Илья явно не ожидал от Мишки такого выверта и несколько растерялся. — Значить, это самое… зачнем помолясь!

Первым на слово «помолясь» отреагировал, конечно, Роська — вскочил, обнажил голову и начал:

— Господи Иисусе Христе, Сыне Божий…

— Молитв ради, — дружно подхватили отроки, а чуть позже и Илья с Егором, — Пречистой Твоей Матери и всех святых, помилуй нас.

Семен Дырка сначала изумленно выпучил глаза, потом спохватился, но присоединиться успел только к заключительным словам:

— Аминь. Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе.

Треска, в то время, пока остальные молились и осеняли себя крестным знамением, сидел неподвижно, с каменным лицом, словно вокруг него не происходило вообще ничего. Только рука его дернулась к висящему на поясе мешочку (видимо, внутри был какой-то оберег), но дреговический старейшина сдержался. Так и сидел истуканом, игнорируя недоуменные, а то и враждебные взгляды отроков. Роськин-то взгляд уж точно был враждебным.

«Как, любезнейший, почувствовал, что значит быть чужим? Еще и не раз почувствуешь, коли за нами в поход увязался, а уж я-то постараюсь, чтобы тебе очень и очень захотелось стать своим! Во время суда над Спирькой ты рядом со мной на крыльце стоял, и приговор на подпись тебе дали. Когда в рыбачьей веси дед задачи нам всем ставил, он несколько раз твою ватагу лесовиков дружиной назвал. Не боярской, но все-таки дружиной, а лорд Корней ничего случайно не делает и не говорит, тем более в подобной ситуации. Вот ты и надулся — как же, за ровню держат! И тут тебе облом — пока ты язычник, по-настоящему своим тебе не быть! Возрасту твоему ребята почтение выказали, а насчет чего-то большего — извини-подвинься.

И это еще не все! Мы тебе, Бог… гм, даст, еще не раз покажем, как неудобно и невыгодно быть в нашей компании язычником, и придется тебе это проглотить, никуда не денешься, а когда впоследствии узнаешь, что Егора в воеводские бояре поверстали… Вот тогда-то и задумаешься. Ну и аз, многогрешный, тоже на нужные мысли тебя навести попытается…»