Пустой человек - Юрий Мори

обошел хрень по кругу. Что сказать – забраться внутрь можно, вон там дыра подходящая, и левее еще есть. Правда, повыше, но, если залезть по скрученному в спираль листу – дотянется. Вопрос в другом: зачем ему туда. Толик стащил с головы полотенце и повязал на шею. Скоро совсем похолодает, судя по всему, хоть как-то греться надо.

– Ладно… Выполнил я ваш квест, хрен с вами! Но дальше что делать?

Он даже достал карту из кармана – чем черт не шутит, вдруг какие еще указания появились? – но ничего нового не обнаружил. Снова обошел разодранный неведомыми силами трехэтажный стакан. Мыслей не было. Вообще.

За стакан воды Толик сейчас смело продал бы почку. Желательно, чужую, но если жажда затянется, встанет вопрос и о своей.

Со злости скомкал бумажку и выкинул ее в траву, что было явной ошибкой. Темневшее над головой небо словно треснуло, сжалось, падая острыми углами на Толика. Где-то вдалеке послышался гул, в превратившиеся невесть во что вечерние облака, теперь мятые, какие-то граненые, взлетели давешние ракеты. Как подожженные чьей-торукой шутихи, они всем десятком ударились в небо, с грохотом и звоном, отскочили обратно, изменив направления полета, начали кружиться безумным фейерверком, рассыпая искры, разваливаясь на части, падая прямо на Толика.

Парень присел от неожиданности, потом бросился к сооружению, стараясь укрыться от небесной вакханалии. Но в ужасе закричал: железная абстракция ожила, теперь она тянулась к нему, впивалась острыми обрезками листов в тело, рвала на части. Внутри нее что-то пульсировало и чавкало. Толик захлебывался от боли, но уже не мог вырваться, его затягивало внутрь. А с неба на голову падала ревущая, дымящаяся, огненная смерть. И еще неизвестно, что было хуже – обломки ракет или всасывающая в себя ожившая чертовщина, щерившаяся провалами и дырами, тянущая железные когти к горлу.

Живая и голодная.

Небо напоминало сейчас не привычную гладь, а нечто вроде модной машины Tesla Cybertrack – сплошные углы, складки, сходящиеся поверхности. Чужая логика и другая геометрия. А внизу повсюду была кровь. Толик взвыл напоследок, падая в оскаленную пасть. Мокрые остатки джинсов липли к ногам, один шлепанец улетел куда-то, а красное полотенце, казалось, норовило перетянуть шею намертво, задушить, опередив ожившую хрень. Кричать сил не было.

Толик хрипел и сучил ногами до последнего, пока совсем не выбился из сил.

. . .

Когда поезд миновал Липецк, Степан Сергеич потянулся, прислушался к себе, но пошел, не обращая особого внимания на шум из тамбура. Постоял, подслеповато щурясь – опять забыл надеть очки, прислушался. В сортире кто-то бушует, не иначе. Или рядом. Лезть не в свое дело не хотелось, пусть сосед разбирается. Толик молодой, здоровый, вот ему и карты в руки. Но запропал куда–то, час уже не видно.

Сергеич покряхтел, однако в туалет хотелось все сильнее. Придется идти, шум там или не шум. Драться он ни с кем не собирался, не те годы. Открыл дверь и ахнул: никого, но все в крови! Пол, узкая щель окошка, заплеванное зубной пастой зеркало, даже рифленое сидение железного унитаза. Свинью тут резали, что ли… Люди теперь сами как свиньи. Но и отлить надо, не в тамбуре же.

Он сделал шаг через порог и оказался на заброшенном рельсовом полотне. Ни поезда, ни крови, ничего похожего вокруг. Только ветки почти под ногами крест–накрест брошены, пожелтевшие уже, высохшие. И в стороне валяется некая пластиковая ерунда – яркая, как игрушка для малышей. То ли ручка, то ли зубная щетка. Наплевать, что это. Мусор какой–то.

– Охренеть! – честно сказал Сергеич и сунул по привычке руку в карман. Под пальцами зашуршала бумажка. Странно, вроде ничего не клал туда…

. . .

К Воронежу вагон был уже пуст. В перестуке колес на стыках рельсов на столиках позвякивали стаканы, с одной из верхних полок свесилось одеяло, которое некому было поправить. На полу валялись рассыпанные карты, алые червы и бубны на них казались каплями крови, а в сумке Толика размеренно плескалась полупустая бутылка коньяка.

Забытые очки Сергеича медленно, но верно сползали к краю столика. С каждым стыком – все ближе и ближе. В толстых стеклах отражалось чужое небо: непривычно серое, в ломаных трещинах облаков. Голодное и злое.

Хорошие люди

Палисадник! Слово-то какое мерзкое… Помесь полиции с задницей, если я ничего не путаю. Хотя вряд ли: если уж лежишь небритым лицом в землю, нюхаешь ее, а робкая летняя травка щекочет ноздри – не ошибешься. Он, родимый, пали-в-задник. Не в лес же меня с пьяных глаз унесло. Не доехал бы, силы сейчас не те.

Но в заднице я, это уж точно. Еще и голову ломит, словно там черти поют. Им бы слух с голосом, цены бы не было. И громкость убавить до нуля. Была бы на голове такая ручка – покрутил и все.

Красота же, жаль не приделали при рождении.

Приоткрыл глаз. Не на всю, но так, чтобы убедиться в месте пребывания. Повращал белком, споря с чертями: трава, а рядом вот желтое что–то. Если это не мозги из меня от натуги вылезли – одуванчик. Нежный такой, зараза, на тонкой ножке.

Колышется, сука. Вот зачем он мне? Да и не мне – ни к чему. Бесполезная фигня, хоть и симпатичная. Творение Божье.

Приоткрыл еще глаз – у меня их два, все как положено. Потом и голову от земли сырой оторвал, не без усилий, но справился. Жираф в приступе эпилепсии. Палисадник это, бля, без вариантов. Я даже знаю, у какого дома – вон дверь подъезда знакомая. Замок цифровой вырван с мясом, дыра как амбразура. Того и гляди, выстрелит кто оттуда.

– Помочь, братишка?

Хриплый кто-то. Одышливый. Но с пониманием подошел, с верным вопросом о сути бытия. На таких вот хриплых вся жизнь наша держится. Если ему налить в ответ, так и вовсе мир во всем мире наступит. Поражение сил зла огненными ангелами.

– Руку дай, – прошептал я. Сам себя не узнал – если этот хриплый, то я и вовсе безголосый. Так, губами шевельнул.

Черти запели громче. Стаккато, я бы так сказал по своей тугоухости. Хер знает, что означает, но тоже слово мощное, со стаканом в родстве. Мне бы его сейчас, граненый. Два. И встать так, чтобы сесть.

Дернул меня хриплый за руку, коротко, но вдумчиво, я и поднялся. Черти взвыли напоследок, а дальше молотками, молотками… И ритм такой, то ли Вагнер это, то ли Prodigy. Сложно застучали, аж