Глинтвейн для Снежной королевы - Нина Васина

– Куда… привел? – папа Валя все еще не мог отцепиться глазами от раскуроченного автомобиля.

– Домой, куда же! Я что, не туда попал? – озаботился мальчишка, достал из кармана ключи со знакомым Капустиным брелоком, потряс ими, улыбнулся во весь рот и уверенно заявил: – Не, так не бывает, чтобы ключи подходили. Это ведь Валеркина квартира?

– Какого… Валерки? – прошептала мама Валя.

– Очнись, он говорит о нашей дочери, – обнял жену папа Валя.

– А где наша дочь? – безумными глазами посмотрела на него Валентина.

– Да она в ментовке, не волнуйтесь, – успокоил мальчишка. – Они вам позвонят, скажут, куда приехать. Вы ехайте туда сразу, а можете и не торопиться, ментам на пользу нервы потрепать.

– Как это? – не понял Валентин.

– Ну как! По закону, они не имеют права задерживать несовершеннолетних больше двух часов.

Супруги Капустины заметались по квартире, пытаясь одеться. Антоша и мальчишка, сломавший «Феррари», с интересом наблюдали за ними. Через пятнадцать минут, полностью одетые для выхода на улицу, Капустины поняли, что обоим уйти не удастся – кто же останется дома с Антошкой?

– Да вы не бойтесь, ехайте. Я присмотрю, – успокоил родителей мальчишка.

Валентина вынуждена была начать раздеваться.

– Вы там особо не рассусоливайте, – со знанием дела давал советы папе Вале мальчишка. – Когда Валерку увидите, громко спрашивайте – не причинили ей увечий или надругательств каких…

Папа Валя схватился рукой за притолоку.

– И домой сматывайтесь, вроде как вы рассердились сильно. А то они любят там воспитательные беседы проводить с черепками.

Проводив мужа, Валентина не отпустила мальчика сразу, а первым делом забрала ключи от квартиры и потребовала объяснений.

Через полчаса доверительной беседы она узнала, что Лера торговала газетами у метро, там ее «замели менты», она попросила отвести брата домой, для чего и дала ключи. Валентина узнала, что мальчик живет в соседнем доме и для него подобные конфликты с органами – дело вполне рядовое. Еще она узнала, что газеты нужно забирать в «точке» не позже шести утра, поэтому работает дворовая команда сплоченно и по графику, в это воскресенье была Леркина смена забирать газеты.

– Она торгует газетами… – пробормотала Валентина в озарении.

– Ну да, я так и сказал. А что менты нас загребают регулярно, так это дело привычное. Приведут в отделение, посадят осторожно подальше от взрослых бандюг и звонят родителям. Мои черепки раз двадцать меня забирали. Ничего, обвыклись… По первому разу вам и штраф не выпишут. Я вот только не просек, зачем она с утра поперлась торговать? – задумался мальчик. – Такие газеты лучше идут к вечеру, часиков с пяти, когда народ выползает гулять.

Какие – такие, Валентина узнала, когда пришли муж с дочерью.

Затолкав жену в спальню и прикрыв за собой дверь, папа Валя шепотом спросил, знает ли жена, чем занимается их дочь.

– Успокойся, я знаю, она торговала газетами.

– А ты знаешь, как называется газета, которую она продавала? – совсем раскипятился папа Валя. – «Еще», понимаешь? «Еще»!!

И Валентина только после пятого или шестого «еще» поняла, о чем речь.

– И что такого? – искренне удивилась Лера. – Не «Комсомольца» же таскать – он тяжеленный. А эта газета в пять раз дороже, таскать меньше.

Позвонили Элизе. «Бабуля» приехала к обеду.

– «Спид-Инфо» грязней, – со знанием дела заявила она. – Потому что откровения свои прикрывает заботой о сексуальном образовании населения.

– Спидушник гораздо толще, его таскать тяжело, – кивнула Лера, соглашаясь.

После небольшой перепалки Элизы с родителями было решено с понедельника платить Лере, как квалифицированной няне, и не спрашивать потом, на что она тратит деньги. И никакой торговли на улице! Лера обещала не торговать, но выполнить договор с дворовой командой придется – дело чести. Еще три раза в этом месяце она рано утром занимает очередь за газетами на всю дворовую команду. Когда все понемногу успокоились и мама Валя даже предложила свои услуги по заниманию очереди «на всех» в пять утра, папа Валя попытался было провести поучительную беседу о пользе овсяных хлопьев и вреде шоколадного крема, но был остановлен внимательным, изучающим взглядом дочери.

В десять утра Маруся принимала роды. Она редко это делала, но случай был неординарный – роженица имела слабую физиологию, узкий таз и патологию сердечно-сосудистой системы.

К одиннадцати часам стало ясно, что ребенка не спасти. Женщина – не замужем, данных о родственниках в России нет. Осмотрев тщедушное, почти детское тельце роженицы, Маруся приняла решение. В половине первого Лиза понесла плод в соседний корпус к патологоанатому, а Маруся засела за писанину.

Она долго не могла сосредоточиться, рассматривала результаты анализов роженицы, вспоминала ее странные глаза – словно два растекшихся черных зрачка в узкой лодочке разреза. Женщина не кричала от боли, только тело ее гнало потом страдания. Никак не отреагировала она и на сообщение о мертвом ребенке.

«Боль отупляет», – в который раз подумала Маруся и назначила ей капельницу.

Маленькая женщина задремала с откинутой для иглы рукой и очнулась от того, что ее ощупывали. Она открыла глаза, и ужас, полыхнувший в них в первое мгновение, сменился отстраненным выжиданием.

У кровати стоял худой пожилой мужчина в белом халате и зеленой шапочке и слушал ее стетоскопом. Холодный кружок металла холодил грудь через тонкую рубашку.

– Извольте повернуться на правый бок, – попросил он после прослушивания и цапнул ее за левое плечо сильными пальцами, помогая.

Сжавшись, женщина слушала, как он проводит потом пальцами по позвоночнику, а дойдя до копчика, топчется там, буравя указательным, как будто что-то потерял.

– Благодарю.

Женщина легла на спину.

– Так-так-так, – бормотал старик, в азарте блестя глазами. – Вот так этак… вот как так… – Он провел пальцами по ее ребрам – как пересчитал, подумал о чем-то и ушел в озарении от догадки.

Женщина вздохнула и вынула иглу из руки.

Она рассмотрела свернутую пеленку, заправленную между ног. Понюхала ее. Осторожно встала и вышла в коридор. Дошла до поста медсестры. Попросила чистую пеленку. Вернулась в палату, разорвала ее на четыре части, свернула четыре прокладки. Из пакета в тумбочке достала трусики, надела их. Оставшиеся три прокладки спрятала под рубашку, закрепив их поясом казенного халата, а паспорт, небольшой складной нож, маленький кошелек и часы положила в карман.

В этот день Лере исполнилось одиннадцать, она пришла на работу к Марусе и сказала, что влюбилась.