По ту сторону пруда. Книга 2. Страстная неделя - Сергей Костин

Глаза у меня слипались — я все же толком не спал двое суток. Вторую банку энерджайзера я выпил, уходя от Раджа, и спуститься вниз еще за одной не хотелось. Судя по составу, это точно побочный продукт нефтепереработки. Обслуживание номеров в моей небольшой гостинице не предусматривалось, зато в номере оказался электрический чайник и пакетики с чаем и растворимым кофе. Я этот сомнительный продукт не люблю, но как допинг употребить могу. Если, конечно, в мини-баре найдется бутылочка кока-колы. Нашлась, и не одна. Вот проверенное и достаточно натуральное средство: пару пакетиков «Нескафе» залить кока-колой, подождать, пока закончится химическая реакция, и выпить. Только прежде чем проверить это средство на себе, проконсультируйтесь с кардиологом.

Вот что я уточнил для себя где-то к часу ночи.

Сначала самое главное. Мохов пока еще никого не сдал. Я даже отложил айфон, в котором читал распечатки, и сделал несколько глубоких вдохов, чтобы снять возбуждение. Но это был неоспоримый факт — а как еще можно интерпретировать такой разговор?

О б ъ е к т А (это Осборн-старший): И помните, у нас давно не было поклевки такой большой рыбы.

О б ъ е к т F (сотрудник Осборна, пока идентифицированный только по номеру сотового): Насколько большой?

О б ъ е к т A: Я думаю, он знает не меньше пары сотен людей, которые нас интересуют.

О б ъ е к т E (еще один скептик): Половину которых мы уже знаем.

О б ъ е к т A: Но вторую половину мы без него за десять лет не обнаружим. Я имею в виду наших соотечественников.

О б ъ е к т F: А какая у нас может быть уверенность, что он захочет всех этих людей сдать?

О б ъ е к т G (прагматик): Ему что нужно: политическое убежище, новые документы, маленький коттедж где-нибудь в глуши и много-много денег?

О б ъ е к т A: Что-то из этого или все вместе. И мы готовы все это ему дать. А он, как ни цинично это звучит, понимает, какую цену ему придется заплатить.

То есть, получается, Мохов вообще перевербован не был. Он со своим скопленным капиталом, на флешке ли или уже выложил куда-то на облако, бежит за границу. Он не случайно выбирает Англию — здесь он знает, куда этот капитал поместить. Вопрос, почему он решился на предательство? Неудовлетворенность по службе, уязвленное самолюбие? Затравил начальник, не давали повышения, унижали коллеги? Этого даже Бородавочник не знал — такие вещи в досье не заносят. Деньги? Алчным мне Володя не казался. Да и он должен понимать, что цена таких денег слишком высока. Устал от семейной рутины? Захотел поменять свою жизнь, пока еще оставалось время? Но если здесь замешана женщина, где она? В Англии Мохов не был двенадцать лет, и чтобы вдруг, в единочасье, вспыхнула старая связь? Нонсенс, как здесь говорят! Вариант московской любовницы, напротив, теоретически возможен. Его женщина за день-другой до того отправилась в тур в тот же Лондон, сообщила Мохову, что она на месте, и он поспешил с ней воссоединиться. Нет, здесь тоже что-то не вяжется. Мохов уехал второпях, он именно бежал. Это мало похоже на часть плана, здесь скорее пахнет внезапно возникшей опасностью. Но если завербован он не был, бояться разоблачения ему было не нужно. Что же тогда с ним случилось?

Я вспомнил, что по крайней мере еще один человек, возможно, ворочается сейчас в своей постели. Держитесь, Виктор Михайлович, снотворное в пути! Я залез в твиттер под своим новым ником nabucco66 и оставил следующую запись на английском языке: «Аллилуйя! Ящик Пандоры, где бы он ни находился, еще закрыт». Просить человека уровня Бородавочника запоминать кодовые фразы мне было неловко, а так ему мое сообщение немедленно передадут. И, по-моему, оно кристально ясное.

Теперь тоже важное, но уже не самое. Над поисками Мохова работало человек двадцать — Осборн добился подкрепления из Бристоля, Бирмингема и Лиддса. Одни прочесывали отели, частные пансионы, съемные квартиры, даже хостелы христианской молодежи. Другие — на Мохова в МИ-5 было такое же досье, как и на Осборна в Лесу, — проверяли его установленные контакты. Телефоны его английских коллег в Хитроу были поставлены на прослушку — как я понял, без судебного решения, хотя запрошено оно было. Всех людей из нашей Конторы, работавших в Лондоне — тех, кого англичане выявили, — взяли в плотное кольцо. Что логично: в Лесу ведь тоже считают, что Мохова ищут только сотрудники лондонской резидентуры. Оно и лучше, у вольного охотника за головами, только что приготовившего себе новую порцию допинга, свободы маневра будет больше.

Камень в осиное гнездо тоже сработал. Помимо того, что теперь я мог следить за всеми, кто искал Мохова, американский след отрабатывал кто-то из начальников Осборна, человек, который был на связи с представителем ЦРУ. Отвлекающий маневр никогда не повредит.

Еще одна вещь не шла у меня из головы. Младшего Осборна тоже что-то связывало с Моховым. Он ведь не просто так поинтересовался, возникли ли у того неприятности. И было это не потому, что этот Питер жил у Моховых в России и его там возили по городам и весям. Ведь он сказал: «Ты же понимаешь, почему я спрашиваю». Что могло быть еще? Роман с дочерью Мохова? Эта Тоня, наверное, не на всех людей бросается с выпущенными когтями. Она, возможно, несколько лет жила у Осборнов дома, Питер влюбился в нее, и Осборн-старший об этом знает. Но Мохов волнует Питера до сих пор, получается, этот роман не закончился?

Хотя может ли это иметь значение для моего дела? А почему нет?

7

Эти мысли привели меня к собственному сыну. У него сейчас тоже роман. Довольно бурный — а что, в двадцать два года романы бывают другими?

Бобби мне доверяет, мы с ним скорее друзья. Где-то сразу после Нового года он вдруг спросил меня:

— Пап, я могу пригласить тебя попить пива?

Это было что-то новое — я имею в виду не сам факт похода в паб, а церемонность предложения.

— Что это вдруг? — спросил я.

— Ну, — Бобби замялся, — я приду не один.

— Понятно. Ну а маме ты свою девушку не хочешь показать?

— Сначала тебе.

— Хорошо, договорились.

Мы встретились в пабе в проулочке напротив автовокзала Порт-Оторити пару дней спустя. Это довольно узкое помещение с барной стойкой слева и одним рядом стоящих торцом столов справа от прохода. Я готовил себя к любым неожиданностям, но жизнь и здесь превзошла мои опасения. Я не сразу различил избранницу сына — они шли ко мне на контровом свету. Потом, когда девушка села, я имел возможность ее рассмотреть. Джанет, так ее звали, была мулаткой или креолкой — как потом выяснилось, пуэрториканкой. Она очень хотела мне понравиться, старалась быть милой. Я понимал своего сына: Джанет была непосредственной, жизнерадостной и очень сексуальной. Однако есть грань, за которой непосредственность больше похожа на развязность, а искренняя веселость переходит в вульгарность.

Мы просидели вместе часа два — я осушил три пинты (дети проявили большую умеренность). Как только Джанет почувствовала себя уверенно, нам и разговор-то, собственно, поддерживать уже не пришлось. Я узнал все о ее любимых и нелюбимых преподавателях (они с Бобби вместе учились в колледже), о ее братьях и сестрах, ее дисках и новых нарядах. Бобби, который начал слушать ее с открытым ртом и сияющим взглядом, теперь все чаще поглядывал на меня: он умеет видеть моими глазами.