Лабиринты хаоса - Максим Шаттам

Шум воды, лившейся из водосборников, эхом разносился в колодце. Яэль спускалась сюда дважды, и только вместе с отцом. Каждый раз ей казалось, что она стоит на вершине подземного водопада. Дождевая вода кружилась в водовороте, в воздух поднимались миллионы брызг, на лестнице было скользко и опасно.

Томас взялся за перила и стал спускаться в рокочущие глубины. Яэль посмотрела вверх, увидела свою гостиную и только тут поняла, как легко проникнуть сюда и следить за ней. Она редко включала прожекторы.

Отгоняя неприятное чувство, она отправилась вслед за Томасом. Яэль не боялась высоты, но спускалась медленно и осторожно, крепко держась за перила.

Внизу они обошли резервуар, который оказался гораздо больше, чем казался сверху. Яэль указала вход в тоннель. Свет мощных ламп сюда почти не проникал, и некоторые углы оставались в тени.

— Напомни мне, чтобы я никогда не заказывал дом у этого архитектора, — пошутил Томас, перекрикивая шум воды.

Яэль поняла, что Томасу не по себе и шутит он, только чтобы успокоить ее. Что же с ним сегодня случилось?

Томас вошел в тоннель, с каждым шагом становившийся все темнее. Через пять метров уже ничего не было видно. Томас порылся в карманах, достал зажигалку и попытался хоть немного осветить путь. Их тени плясали на стенах. Путь преграждала стальная дверь, на которой красной краской были выведены крупные цифры: «666». Надпись казалась совсем свежей.

— Я должен попросить у тебя прощения, — сказал Томас. — Тут точно кто-то был.

— Мне это не нравится, — прошептала Яэль. — Наверное, лучше вернуться.

Томас пристально посмотрел на нее:

— И что потом? Будем ждать, пока эти люди снова начнут тебя преследовать? Тебе что-то хотят сообщить. — Он тряхнул головой. — К сожалению, мы не знаем, в чем дело и каковы правила игры. Но возможно, нам удастся пролить свет на происходящее. Мы должны туда войти, — сказал он, указывая на дверь.

Яэль задумалась. Пожалуй, Томас прав: нельзя позволять издеваться над собой, пора перейти в наступление.

— Думаешь, они хотят, чтобы мы открыли эту дверь? — спросила она.

— Да. Сами по себе три шестерки ничего не значат, это просто число дьявола. Но возможно, оно как-то связано с тем, что ждет нас с другой стороны. Что там находится?

— Не знаю, я никогда там не была. Отец часто говорил, что Париж похож на швейцарский сыр: весь в дырках и коридорах. Канализация, шахты метро, подвалы и катакомбы.

— Прекрасно, — вздохнул Томас.

Он подошел к массивной двери и присел на корточки, разглядывая замок. Ручки не было.

— Это простой механизм, он не заблокирован.

— Ну, если не считать того, что у меня нет ключа…

Томас ощупал замок:

— Ты когда-нибудь что-нибудь себе ломала?

Яэль удивленно кивнула:

— Да, когда я была подростком, то попала в аварию, катаясь на мотороллере. Сломала тазовую кость.

— У тебя сохранились рентгеновские снимки?

— Да.

— Принеси их, пожалуйста, и еще что-нибудь, чтобы посветить.

Вскоре Яэль вернулась, держа в одной руке большой снимок, а в другой — фонарь. Томас просунул плотный пластик в щель между стеной и дверью, чуть пониже замка, и, уперевшись ногами, всем весом навалился на дверь. Осторожно подтянул снимок к язычку замка. Через несколько мгновений язычок скользнул вглубь своего гнезда, и замок открылся.

— Где ты этому научился? — изумилась Яэль.

— В моей профессии не обойтись без двух жизненно важных вещей. Во-первых, без адресов полезных людей, во-вторых, без находчивости. Последнее особенно важно.

Томас положил снимок на землю и взял фонарь. Яэль толкнула дверь. Слева и справа — в нишах, выдолбленных в скале, — горели черные свечи. Узкий извилистый коридор с низким потолком, похожий на ход в египетской пирамиде, уходил в недра города. Вдалеке виднелись огоньки свечей.

Их здесь ждали.

16

Томас перехватил фонарь так, чтобы им можно было воспользоваться и как дубинкой.

Они прошли до поворота и оказались на перекрестке, откуда расходилось несколько других коридоров. Свечи, расставленные через каждые пятнадцать или двадцать метров, указывали дорогу.

Трепещущие блики света вели бой с вездесущими тенями, заставляя их скользить со стены на стену, падать с потолка, выскакивать из неровностей в полу. Сквозняки, носившиеся по лабиринту, свистели между камнями, заставляли дрожать огоньки свечей и при каждом порыве грозили погасить их.

— Ты знаешь, где мы? — спросил Томас, понизив голос, как в церкви или библиотеке.

Яэль ответила так же тихо:

— Это древние каменоломни Парижа. Они возникли еще при римлянах. Сперва они были под открытым небом, но когда в XII и XIII веках население стало расти, Филипп Август[10]решил расширить город. Требовалось много камня (в то время как раз строили собор Парижской Богоматери), но нужно было сэкономить место на поверхности, и каменоломни стали подземными.

Томас присвистнул:

— Какие глубокие познания…

— Мой отец увлекался историей Парижа. Когда я была маленькой, он читал мне по вечерам отрывки из своих любимых книг, чтобы я быстрее засыпала. Это была такая жуть!.. Особенно когда он заводил речь о катакомбах. В XVIII веке кладбище Невинных, одно из самых больших в Европе, оказалось переполнено. Оно находилось на месте нынешнего Центрального рынка и распространяло вокруг ужасное зловоние и заразу.

Томас шел впереди и, вполуха слушая Яэль, внимательно вглядывался в темноту между островками света.

— Нездоровая атмосфера, эпидемии — и все это из-за кладбища Невинных, настоящей язвы в сердце Парижа. Проблему пытались решить по-разному: например, обнести кладбище валом, разрушить склепы и свалить останки в одну кучу… Но ничего не помогало: кладбище переполнилось, буквально выплескивалось через ограду и воняло на сто лье вокруг. Оно стало настоящим проклятием для города. Однажды стена в подвале одного из домов, примыкавших к кладбищу, не выдержала давления и обрушилась, за ней оказался битком набитый склеп. Только представь себе лицо домовладельца, когда он это увидел! Вплотную к кладбищу подступали торговые ряды. Рынку нужно было расширяться, а смрад отпугивал покупателей. Тогда останки решили перезахоронить, а кладбище снести.

Яэль коснулась каменной стены, задумавшись об истории, скрытой в этих подземных коридорах.

— За тридцать лет, к 1814 году, удалось очистить большую часть парижских кладбищ. Каждую ночь останки свозили в древние каменоломни. По улицам тянулись повозки, нарытые темным сукном, за ними шли факельщики и священники, читавшие заупокойные службы. Это происходило каждую ночь несколько лет подряд. Шесть миллионов трупов перезахоронены здесь, рядом с нами. Об этой странице истории мало говорят, я думаю, о ней предпочли бы и вовсе забыть.