В царстве тьмы. Оккультная трилогия - Вера Ивановна Крыжановская

придавая с помощью лакея сидячее положение страшному зверю, лапы коего казались мягкими и гибкими, как у живого. — Помимо всего, — прибавил он, — у этого тигра существует своя история, связанная, однако, со статуей. Он принадлежал молодой жрице, служившей в храме Кали, и она приручила его. Полагают, что животное погибло таинственной смертью, убитое взглядом одного йога, затем в него впрыснули вещество, секрет коего известен жрицам, — оно превращает тело в мумию, сохраняя ему гибкость и подобие жизни. Вместе со статуей князю подарили и тигра, а он пожертвовал мне их обоих.

— Вместо того, чтобы бросить их в море, как я настоятельно просил вас, — проговорил князь, до того молчавший и почти не вмешивавшийся в разговор.

— Ах, милый мой, у вас расстроены нервы, иначе вам никогда не пришли бы в голову такие нелепости. Бросать в море столь драгоценные и редкие предметы? Извините, это было бы безумием. А теперь, дамы и девицы, подойдите ближе: грозный царь джунглей вас не укусит.

Дамы все-таки обнаруживали опасение, сколь ни безобиден был страшный зверь. Ни одна не решилась дотронуться до него, зато доктор рассматривал и ощупывал животное с видимым интересом.

— Препарировано в самом деле необыкновенно хорошо. Тигр совершенно сохранил жизненный вид, даже свирепое выражение глаз, которые кажутся стеклянными, а между тем фосфоресцируют.

— Совершенно верно. Это потому, что тигр не сдох, несмотря на всю видимость, — с улыбкой заметил князь.

Заторский встрепенулся и пристально, испытующе посмотрел на князя, а потом улыбнулся.

— Вам надо полечиться, князь, говорю вам это как врач. Подумайте только о том, что вы сказали! Как может просуществовать животное в продолжение недель, а может быть и месяцев, да еще заключенное в ящике? У вас, вероятно, было какое-нибудь сильное нервное потрясение, и ваши нервы нуждаются в серьезном лечении.

— Однако, дорогой доктор, всем известно, что факиры могут месяцами спать под землей.

Я знал такого, который пролежал в земле семь лет, а между тем был совершенно здоров, — возразил князь.

— Положим, но то был факир, особыми приемами приведенный в состояние летаргии, и до него никто не дотрагивался во время его сна. Здесь же мы имеем дело попросту с околевшим животным.

— Извините, Вадим Викторович, это животное умерло неестественной смертью. А в той стране, где все тайна, никто не в состоянии постичь размеры сил, которыми располагает этот удивительный народ. Мы все невежды, начиная со светских людей и до величайших ученых, которые ужаснулись бы знанию тех страшных очарователей. Уверяю вас, что перед ними чувствуешь себя беспомощным, вроде грудного младенца. О! Беда тому, кто неосторожно затрагивает их и вызывает их мщение! — прибавил, глубоко вздохнув, Елецкий.

Доктор замолчал. Ему не хотелось спорить с человеком, которого он считал больным, а не вмешивающийся в их разговор барон дал ему другое направление, показывая древнюю бронзовую вазу и поясняя, каким путем он приобрел ее.

Неделя прошла совершенно тихо. Барон, при участии князя и доктора, устанавливал, нумеровал и записывал в каталог привезенные вещи. Но баронесса решительно воспротивилась, чтобы статуя Кали и тигр были помещены в комнате около столовой, через которую постоянно проходили, и потому Максимилиану Эдуардовичу пришлось временно устроить музей в зале, неподалеку от своего кабинета. В конце второй недели барон объявил, что вынужден поехать на несколько дней в Петербург, чтобы устроить кое-какие денежные дела и выбрать помещение для индусского музея, которое хотел приспособить к их возвращению из деревни. Заторский намеревался сопровождать его для сдачи отчета по опеке, но барон возразил, что это дело не спешное, и просил доктора не прерывать необходимого деревенского отдыха. С бароном уехала Елена Орестовна, тоже ради устройства дел, но обещала вернуться через два дня.

Вечером после отъезда барона разговор за чаем шел вяло: каждый был озабочен своими мыслями. Мэри была грустна и украдкой следила за сумрачным и молчаливым доктором; баронесса болтала с князем, но бросала угрюмые взгляды на Вадима Викторовича. Выйдя из-за стола, все разошлись. Мэри ушла в свою комнату в подавленном, тоскливом настроении. Спать ей не хотелось, и она пробовала развлечься — писала письма, читала, — но ничто не помогло: мучившая ее тревога не ослабевала, а, наоборот, усиливалась. С досадой бросила она книгу, показавшуюся ей ужасно скучной, и решила пойти за другой, так как барон разрешил ей свободно пользоваться библиотекой. Она встала, чтобы взять свечу в маленькой гостиной, и, взглянув на окна доктора, увидела, что свет в них внезапно погас, а через несколько минут по галерее прошла высокая фигура Вадима Викторовича. Сердце Мэри усиленно забилось: значит, он шел к Анастасии Андреевне!..

Тут ее охватило неодолимое желание подслушать их разговор и узнать наконец, о чем говорят эти «подлые предатели», которые летели на свидание, едва барон вышел за порог.

Не задумываясь даже о предосудительности своего поступка, Мэри стала соображать, каким образом привести в исполнение план, — но прежде надо было знать, где находятся изменники.

Тенью шмыгнула она к спальне баронессы, где было тихо и темно, но из будуара виднелся свет — судьба благоприятствовала ей. Вдоль малой гостиной и будуара снаружи шел балкон, на который можно было выйти через дверь из комнаты, смежной с музеем. В будуаре же было высокое и узкое готическое окно, пробитое в старинной стене толщиной около двух метров и имевшее с обеих сторон углубления. В эту нишу и скользнула Мэри. Окно было открыто, но шелковая штора опущена, и молодая девушка осторожно заглянула внутрь, приподняв уголок. Большие цветочные горшки на подоконнике совершенно скрывали любопытную, давая ей возможность все видеть и слышать.

Трепеща от ревности и нервного возбуждения, осмотрела Мэри комнату, ярко освещенную лампой.

Да, оба были тут, и в эту минуту она ненавидела их всеми силами души. О! Она вырвет из сердца этого подлого, грязного человека, цинично обманывающего друга, который слепо доверяет ему. Он бессердечный развратник, если предпочитает ей, молодой, красивой и невинной девушке, бесстыдную, увядшую и некрасивую женщину.

Сердце ее сжалось от унижения и отчаяния. Она прижала руки к груди и закрыла глаза. Но эта слабость длилась не более минуты. В душе Мэри пробуждались таившиеся там гордость, энергия и страстная смелость. Ей хотелось узнать наконец, какими они обменивались излияниями, какими тайными чарами эта бесстыдница возбуждала любовь и поддерживала свою власть над мужчиной. Девушка решительно встряхнулась, выпрямилась и внимательно оглядела будуар.

На столе, где обыкновенно лежали альбомы, теперь была лампа и располагались серебряный поднос с бутылкой вина и двумя стаканами, хрустальная тарелка с печеньем и коробка конфет.

Доктор сидел в кресле, откинув