Холм псов - Якуб Жульчик

Гловацкий. Гловацкий – это ее бывший парень.

Это который.

Да такой себе перец худой, ну, его брат малолетка, со всеми на ножах.

Этого брата помню. Боже. У меня все болит, Бернат. Болит и жжет. Как огонь. Как живой огонь.

Дрочерукий, куколка тебе поможет. Ой, куколка, не дергайся. Не дергайся. Классно, парни, нет?

– Пусти меня.

Яреш, спокойно. Спокойно.

– Пусти меня.

Вот сука, сейчас взорвется, сейчас оно взорвется, это такая боль, словно сесть на горячих угольях, прямо из печи, на ведре их, рассыпанных по полу, все горит, сука, эта баба с десятью головами, Каролина, мать, все вместе лают в голове, как собаки.

На, выпей «бровар». На посошок. Закурим на посошок косячок. Мацюсь, у меня есть косячок.

Я не хочу косячка, молодой. Эта куколка красивая. Просто заебись какая.

И что она с ним делает. Что она с ним делает, с тем твоим парнем.

Ничего с ним не делает. Не знаю.

– Пусти меня. Перестань. Пусти меня, больно. Пусти меня, дебил. Пусти меня.

Я покажу тебе, падаль, я уже раз тебе показал. Показал тебе ящера. Если она с тем твоим хахалем где-то, то я тут с тобой. Смотри.

– Ну, много-то я и не видела, а ты отпусти меня, сука, по-хорошему тебе говорю.

Что ты, девка, сказала. Что ты, девка, сказала.

Посмотри на него снова. Глазки у тебя тогда закатывались.

Эй, куколка, эй, малая, сука, ты, девка! Ты, девка. Никуда не убегаешь. Никуда, сука, не убегаешь.

Глаза у меня лопнут. Глаза у меня лопнули. Нужно быстро идти. Сука.

– Помогите! Помоги-и… По-оммм…

Глаза тогда закатывала, тряпка, таким тебе ящер был вкусным.

Матерь Божья, словно стоишь в огне по пояс и все равно он жжет, этот ебаный огонь.

Эй, что ты делаешь, Мацюсь, эй, Мацюсь.

Заткни ей пасть, сука, Бернат. Держи ее за морду.

Звук, звук странный звук, конец ночи, не касаться земли, не касаться солнца, перейти на другую сторону.

Машина резко повернула, хоть были выключены фары.

Машина резко повернула, хоть были выключены фары.

Заткнуть их гребаные пасти, одного и второй, что ты хочешь от меня, что хочешь, заткнуть эти три головы, десять, сука, голов.

Улетишь, раз уже улетела. Улетишь. Улетим вместе.

Мацюсь, что ты делаешь.

Но ты ведь хочешь, Бернат. У тебя же тоже стояк. Смотри. Ты, дрочерукий, эта твоя девка другому подмахивает. Давай. Давай, коснись, Бернат. Подержи ее – и все. Коснись себя. Ну, видишь. О, сука, просто заебись. Не сопротивляйся. Не сопротивляйся, сука. Ты, дрочерукий, давай, тоже коснись.

Улетим вместе.

Да, дрочерукий, улетите вместе.

Улетим вместе, да.

Смотри. Смотри, дрочерукий. А ты держи ее.

Она кусается, Мацюсь.

Знаю, что она кусается, уже не будет кусаться.

О, сука, просто заебись.

Заебись, дрочерукий, заебись, смотри.

Хорошая девочка, да, хорошая девочка.

Девка кусается, сука, что ты меня кусаешь, нахер.

Не касаться земли.

Конец отец убьет тебя отец папа тебя убьет убийца.

Лунная дорога.

Вот сука ты тварь

Эй кусается

Так дай ей в зубы если кусается

Что ты

Нахер ей зубы

Что ты говоришь

Что ты говоришь

Возьми вот и нахер ей зубы дрочерукий сука

Ала-а ала-а-а а-а-а

Да нахуй ей выбей эти зубы сука

Король-ящер

Что

Что теперь

Что ты сделал

Что ты сделал дебил

Ты сказал ты сказал мне чтобы я это сделал

Ладно валим

Что ты сделал

Нет, что ты сделал

Я

Да ты

Вот сука

Король-ящер это я приказываю тебе иди отсюда выйди из моей головы

Заткнись и валим

Валим

Пошли

Что ты сделал

Это была плохая идея

Это была плохая идея

машина резко повернула

хоть фары были

Это была плохая идея

Это была плохая плохая идея

Это была плохая идея.

– Они оба уже мертвы. Тот, что лежит подальше, это Марек. Так мне кажется, – говорит голос.

Слова тише твоего дыхания, приходится придвинуться, чтобы лучше его слышать.

– Ты можешь встать? – спрашиваешь ты у голоса.

– Ноги. Поломали ноги, – отвечает тот хрипло.

Ты придвигаешься, подползаешь, думаешь, так безопасней, неизвестно почему ты боишься встать.

– Порой дают воду, – говорит голос. – Опускают сверху. В ведре. Я туда подползаю. Он был прав, в воде что-то есть, отключает мозг, какой-то наркотик. И может, тебя тут нет, кем бы ты ни была, может, это наркотик так действует.

– Я тут на самом деле.

– А что такое «на самом деле»? Сколько мне осталось? – спрашивает он.

– Понятия не имею, – говоришь ты. Потому что не знаешь. Может, несколько минут. Может – несколько часов.

– Мацюсь умер вчера, лежит недалеко, так мне кажется, что вчера, потому что вода была только раз. Кажется, покончил с собой.

Он близко. На расстоянии руки. Ты чувствуешь материал под пальцами, а потом – под материалом – тело, мягкое и едва теплое. Передвигаешь руку вниз, находишь ладонь. Она хватает твою. Сжимает так сильно, как только может. То есть – слабо.

– Мы ехали вместе на машине. Ты и я. Я и твой голос, – говорит он.

– Ксендз Бернат. Это вы.

Он чуть сильнее сжимает пальцы на твоей руке, таким образом утвердительно отвечая на твой вопрос.

– Я исповедовал его перед смертью.

– Мацюся?

– Да, – с каждым произносимым словом он теряет силы.

– И Марка, сына Берната, – добавляешь ты.

– Если бы я сказал людям, сказал полиции – не было бы меня здесь.

– Кому сказал? Что?

– Если бы я сказал, что они сделали, – говорит он настолько тихо, что тебе приходится приблизить ухо к его губам, это просто хриплый выдох, который едва складывается в слова.