Сложенный веер - Сильва Плэт

— А кто пробовал? — в очередной раз перебивает Медео. Он прекрасно знает: тем, что его голова по-прежнему крепко сидит на плечах, он в равной степени обязан преду… нет, в его случае, пожалуй, именно изворотливости, унаследованной от отца, и ювелирной технике владения мечами, помноженной на вызывающую восторженную зависть у окружающих способность контролировать свое внутреннее время. Но в то же время Медео осознает и свою ограниченность: он никогда не будет таким, как Кори. Отсюда вопрос, постоянно тревожащий его скептический ум: Дар-Халем, конечно, живая легенда, но так ли он хорош, как его представляют? Медео выстраивает в голове витиеватое ругательство: убедить себя, что ему все равно, насколько это существо соответствует тем рассказам о нем, которые приходится волей-неволей слышать в «Четырех чалах» или «У старого крысолова», что-то не получается. Тем не менее, он упорствует:

— Эрл, а тебе не кажется, что все это старые сказки? Кто-нибудь пытался напасть на этого… нашего верховного маршала и реально проверить, каков он в деле?

— Мой отец, — коротко отвечает Эрл. — Бико и пара наших кузенов.

Холодные пальцы, поглаживающие виски Медео, на мгновение напрягаются.

— Расскажи, — требует Медео. Не может быть, чтобы он, собирающий все слухи и сплетни, как лошадиный хвост репейник, этого не знал!

— Я мало слышал, — признается Эрл. — Просто они решили попробовать. Когда он возвращался в Виридис после доклада у королевы. Они напали на него ночью… знаешь, там, где кончаются наши земли и начинается дариат Фалько, есть такие пещеры в меловых горах.

— Знаю, — сглатывает Медео. Если бы он хотел тихо и без церемоний отрезать кому-нибудь голову по дороге из Хаяроса в южные земли, лучшего места он бы не нашел.

— Ну, и свалились они на него как снег на голову. Он пожал плечами, спросил: «Дар-Пассер, ты что?» (отец просто трясся потом, вспоминая этот вопрос) — вынул мечи и моментально продырявил кузенов в жизненно важных местах. Оба скончались на месте. Братцу Бико он аккуратненько подрезал сухожилие на ноге и распорол какую-то вену. Лужи крови, но с жизнью совместимо. У отца просто выбил мечи, приставил клинок к горлу и заставил поклясться, что тот «впредь не будет таким идиотом и постарается вспомнить то время, когда они плечом к плечу…» Дальше отец — я от него это слышал — рассказывать не стал, обозвал это все гребаным дар-халемским великодушием.

— Но поклялся… — Медео не может сдержать довольной улыбки.

Пальцы Эрла вздрагивают, он недовольно сдвигает брови.

— А что ты хотел? Бико истекал кровью. Его нужно было срочно доставить в замок — время шло на минуты. В общем, на следующий день отец приказал десятку наших лучших парней отправиться в Виридис и попросить Дар-Халема принять их под командование. Тот прислал письмо с благодарностью. Ребята вернулись крайне довольные, сказали, что лучшего командира у них не было никогда, втихую даже недоумевали, откуда наши межклановые неурядицы. С тех пор вопрос лояльности не поднимался. Странно, что ты не в курсе.

— Вовсе не странно.

Медео чувствует, что у него затекли крылья: Эрл не замечает, что неловко прижимает его к спинке кровати.

— Эрл, давай развернемся, неудобно так.

— Извини, — Эрл моментально убирает ладони от лица Медео, поспешно отодвигается, подтягивая под себя ноги, и чуть не грохается с края кровати. Медео хватает его рукой за плечо, но сам теряет равновесие и валится следом. Кровать высокая, вытащенная, очевидно, из какого-нибудь древнего чулана, поэтому падение ощутимо, тем более что Эрл инстинктивно, пытаясь удержаться, дергает левым крылом, мышцы в котором не совсем атрофировались. Медео закусывает губу: удар острыми рулевыми перьями по лицу довольно чувствителен, но если Эрл догадается, будет только хуже.

Любое свое неудачное движение щеткой, когда у Медео альцедо, Эрл воспринимает как жизненную трагедию. К этому оба привыкли с детства, и поделать ничего нельзя: малыш Медео очень рано обнаружил, что на любой его жалобный писк, оставлявший совершенно индифферентными старших братьев, Эрл Дар-Пассер несся как оглашенный, с угрожающим выражением лица, обращенным к тому, кто этот писк вызвал. Если же причиной доводилось быть самому Эрлу, вид у него становился самый что ни на есть покаянный и, не вымолив у крошки Медео прощения, выпускать его из рук Эрл категорически отказывался.

После неудачного поединка с Кори получилось то же самое. Медео явился в тиши ночной навестить Эрла и разревелся, увидев, в каком тот состоянии, в результате чего Эрлу пришлось забыть о собственной боли и заняться утешением своего маленького друга. Это его и спасло: даже роковой диагноз он слушал вполуха, невпопад отвечая на вопросы врача и не реагируя на плачущую мать — ему нужно было скорее освободиться, в комнате уже несколько часов в голос рыдал Медео, все подслушавший и подсмотревший, но не способный выдавить из себя ни слова.

Теперь, когда Медео стал старше, удар крылом по лицу наотмашь — не повод издавать звуки. А вот собственное крыло, застрявшее в прутьях кровати и вывернутое наизнанку, когда при падении ты налегаешь на него всем своим весом, — это уже серьезно.

— Святая Лулулла! — выдыхает Медео.

— Что? Что с тобой? — Эрл встревожено ощупывает его, быстро пробегает пальцами по грудной клетке, животу, бедрам (Медео закрывает глаза и перестает дышать), возвращается на плечи, спускается к запястьям.

— Медео, что я тебе сделал?!! — голос у Эрла срывается от нежности и отчаяния.

— Ты уронил меня с кровати, — грубее, чем надо бы, отвечает Медео, делает глубокий вдох и на выдохе резко выдергивает крыло из кроватной решетки. — И перестань меня лапать, я не деле.

Я когда-нибудь научусь сначала думать, а потом говорить? Кровь ударяет Медео в лицо, когда он видит, как испуганно Эрл отрывает от него свои руки, прижимает их к груди, сам вжимается в пол, словно хочет оказаться подальше от Медео. Ресницы виновато вздрагивают, губы шепчут:

— Прости, прости, извини, пожалуйста. Я не хотел. Медео, я никогда… это…

Медео молча смотрит на него сверху вниз. На длинные темные волосы, разметавшиеся по полу, на вывернутые мертвые крылья, на которых он распростерт так, как не смог бы лежать на своих, пронизанных живой мышечной тканью, ни один дар Аккалабата (Эрлу все равно, он не чувствует), на невидящие зрачки, пытающиеся найти в окружающей его многолетней тьме то место, где стоит Медео.

— Медео? — в голосе Эрла паника. — Ты здесь?

Иногда у Эрла бывают такие моменты: ему кажется, что вслед за зрением он утратил и слух. Медео уже не раз приходилось лечить его от страха потерять и этот канал связи с окружающим миром — успокаивать, уговаривать. Но в этот раз он не трогается с места, даже не шевелит крыльями, чтобы их шорохом разубедить Эрла.

— Медео?!!

Эрл вскидывает руки над головой, хватает ими воздух. Медео присаживается рядом на корточки, спрашивает очень серьезно: