Три романа о любви - Марк Криницкий

Наконец они уселись в автомобиль. Небо было голубое, почти жаркое. Колышко дал себе слово отдохнуть и выбросить из головы все заботы. Удивляясь сам себе, слышал даже мутное журчание воды в панелях. Ветерок дрожал в черных завитках волос Сусанночки. Она была в новой шляпке, отделанной лиловыми лентами и цветами фиалок. Очевидно, советы Василия Сергеевича пройтись по Кузнецкому не остались напрасными. Действительно, Москва переживала лиловый сезон. Он обращал внимание на лиловые чулки, вывешенные в витринах, на куски лиловой материи, выставленной там же и лежавшей пышными задрапированными складками. Лиловый цвет мелькал то там то сям на тротуарах, выглядывая из отделок дамских шляп и мелькая поддельными букетиками фиалок на груди.

Сусанночка чувствовала себя счастливой. По временам она крепко сжимала руку Колышко. Заметив тревогу в ее глазах, он улыбнулся ей. Конечно, встреча с Верой Николаевной будет для нее немного трудна. Ему вспомнилось смешное изречение Василия Сергеевича:

— Женщин не оскорбляют, а наказывают.

На вокзале в буфете первого класса их уже ожидала чета Биоргов. Madame Биорг немного волновалась.

— Говорят, две версты не доезжая до Ульевки, водой размыло гать. Мужики наши невообразимо ленивы, а земство спит. В прошлом году, в сентябре месяце, мы сломали там рессору.

Она принялась бранить Веру Николаевну. Эта женщина всегда отличалась большой бесцеремонностью. Она делает все, что захочет. Если бы не дружба Матвея с ее покойным отцом, она бы давным-давно и притом очень охотно с ней раззнакомилась. У нее необузданный характер. Покойный отец не раз стегал ее плеткой и выгонял на улицу в мороз. Гимназисткой пятого класса она сбежала из дому вместе со студентом-репетитором. Она прекрасно помнит, как эта «чета» жила в меблированных комнатах «Свет» на Большой Лубянке. У них не было даже на что купить кофе, и она сама посылала им провизию. Студент спился и тоже ее сильно бил. По заслугам. Он умер за полтора месяца до смерти ее отца. Бедняга не дождался.

Не лучше она себя вела и после смерти мужа. Было смешно видеть, как она бегала за викарным Амвросием. Она не пропускала ни одной архиерейской службы и оборвала в архиерейском доме все звонки, пока преосвященный не распорядился ее не пускать. Тогда она стала лезть во все благотворительные собрания, на которых он бывал, и присутствовать на всех торжествах, где он появлялся. Это ее испытанный прием. Владыка прямо бледнел от злобы при одном ее появлении и однажды сказал при всех:

— Отец диакон вас только что покропил кропилом, а я бы чем-нибудь отстегал.

И вы думаете: она хоть чуточку смутилась? Вышло как раз наоборот. Ей это только и надо. Ах, я ее знаю. В дураках всегда оказываются другие, а не эта нахалка. Говорят, когда Амвросий перевелся куда-то на юг, то выйдя из вагона на станции, сказал:

«Благодарение Господу: мы избавились от Симсон».

И в это время к нему подошла маленькая, черненькая дамская фигурка в густой вуали и с белым букетом, чтобы приветствовать его с приездом: оказывается, эта нахалка приехала в одном поезде с преосвященным. Владыка Амвросий благословил ее, но букета не принял и громко сказал:

«Который из семи бесов[19] вам служит?»

Между столиков спешила гибкая фигурка Веры Николаевны. Колышко еще издали узнал ее глаза, которые, по обыкновению, хотели видеть только его.

Сусанночка сидела бледная, отчего ее черные, точно нарисованные брови грубо выступали на ее испуганном лице. Вера Николаевна была во всем сером. Маленькая тоже серая шляпа была украшена простою металлической пряжкой. Она сбросила с себя лиловый цвет, не желая смешиваться с улицей. При виде ее изящного костюма Сусанночка покраснела тревожными пятнами. Вера Николаевна первая протянула ей руку.

— Я, кажется, не опоздала? — бросила она насмешливо мадам Биорг.

У Колышко она попросила глазами прощения и тотчас же потупилась, точно боясь строгого выражения его лица Биоргу она сказала, что получила хорошие вести из своего имения. Носильщик принес им билеты. Так как никто не подумал о том, чтобы купить билет и ей, она должна была позаботиться об этом сама. Несколько раз она умоляюще посмотрела на Колышко, потом обратилась к Сусанночке:

— Вы прекрасно одеты в дорогу, а я, знаете, ужасно легкомысленная.

Она показала свои замшевые ботинки без калош.

— Вероятно, я вообразила, что там такие же асфальтовые тротуары. Я с ума сошла.

Она хохотала сама над собой, вздрагивая плечами.

В вагоне она уселась напротив Биорга и разговаривала с ним о делах в своем имении. Замечая на себе случайный взгляд Колышко, она тотчас же благодарила его глазами и вместе с тем просила о прощении. Поэтому он старался на нее не смотреть. Мадам Биорг опять вспомнила случай с поломкой в сентябре рессоры экипажа. Но может быть, Господь сегодня будет милостив.

Колышко чувствовал себя довольным и веселым. В конце концов на Веру Николаевну многие наговаривают. Ей в жизни сильно не повезло. Она не умеет устраиваться, как другие.

В ней много детской беспомощности. Он вспомнил ее странную биографию. Другая бы на ее месте давно угомонилась. Но ей, действительно, служил какой-то из семи бесов.

На станции Раздельной их дожидалась парная коляска и двухместный шарабан.

— Господи Иисусе! — сказала Madame Биорг, войдя последней в экипаж и нагибая кузов в свою сторону. — Как ты думаешь, Никита, мы доедем?

— Отчего не доехать? — сказал обидчиво Никита, с густыми рыжими усами и длинным красным носом.

Колышко слегка покоробило, что Вере Николаевне пришлось занять переднее сиденье. Зато Сусанночка чувствовала себя великолепно, гордо восседая рядом с мадам Биорг. У обоих шляпы были украшены лиловым. Волна сезона только сейчас докатилась до них, но она уже прошла дальше, и это выгодно оттенялось на свежем туалете Веры Николаевны. Он поймал ее умоляющий взгляд и в первый раз за эту поездку ощутил беспокойство. Или, может быть, это было влияние деревенского простора?

Горячие заводские лошади подхватили, и шарабан, отставая, покатил следом за коляской.

Езды было всего пять верст. Колышко припоминал красивую овражистую местность, обильно поросшую ельником и сосною. Кое-где в лощинах еще лежали оттаявшие, точно обсосанные, полоски снега.

Передний экипаж уехал вперед почти на целую версту. Биорг старался не утомлять небольшой сытой лошадки, которая трусила полегоньку. Он посвящал Колышко в свои строительные планы, пользуясь случаем получить от него практические советы. У него была мысль освободить один участок под постройку недорогих дач.

— Отчего они остановились? — перебил он сам себя, всматриваясь остро прищуренным хозяйским взглядом в остановившийся при въезде в березовую аллею экипаж с дамами. Колышко видел только лиловые пятна дамских шляп. Экипаж двинулся опять. Лицо Биорга внезапно покраснело. Он ударил по лошади.