Все о жизни - Михаил Веллер

Но есть тип соблазнителя и дон-Жуана, который может ничего не представлять из себя в жизни, но «сосредоточиться» исключительно на внушении страсти женщинам самим своим видом, манерами, речами, использованием знания женской психологии.

В аспекте различия полов дон-Жуан – это женский тип отношения к противоположному полу. Женский в том смысле, что он не может дать партнеру ничего, кроме себя самого, и успешно ограничивается этим. Характерно, что у мужчин такой тип «пустоцвета-соблазнителя» вызывает высокомерное презрение. Он может понять и признать справедливость любовной неудачи, если любимая предпочла ему героя, силача, или богача («увы, она предпочла деньги, конечно, тут мне с ним не тягаться»), или человека бедного, но благородного и справедливого («он лучше меня…»), или явного красавца («что ж, ее можно понять… он эффектней, с ним лучше»). Но если она сходит с ума по явной же во всем заурядности, причем не она первая, да эти бабы кретинки, в нем же ничего нет!!!

Правильно, ничего нет. Он даже в постели-то может быть не шибко. Кроме одного: способности внушать женщине страсть! А ей того и надо, она же не рассудком выбирает объект любви.

Дон-Жуан – это своего рода трутень-имитатор, он подсекает женщину на том уровне, на котором людей и влечет друг к другу – на уровне страсти. А семья, дети, преобразование мира, свершение дел, реализация себя? Увы, здесь он бесплоден. Нет, ребенка сделать, конечно, может. Но-но-но: он всегда не тот, за кого себя выдает. Подсознание женщины обманывается им, как окунь обманывается блесной.

Он не дает ничего, кроме самой страсти.

Строго говоря, по природе он не мужчина – он блестящий эрзац, суррогат, фаллоимитатор для тела, души и сознания.

В принципе это можно считать патологией, искажением и перекосом в распределении энергии; он самореализуется и самоутверждается исключительно через внушение страсти женщинам. Он добивается их не силой, не славой, не деньгами, не доблестью, – он добивается их «напрямую» самим собой. Потому мы и можем говорить о женской психологии этого типа.

Разумеется, были политики и спортсмены, герои и артисты, ученые и черт-те кто, которые норовили иметь ровно столько женщин, сколько могли, а могли много, потому что толпы мотыльков слетались на огонь их деяний и славы, и вообще – им было чем поразить женщине воображение. Но дон-Жуану нечем поразить ее воображение! Сейчас мы не имеем в виду легендарного красавца, храбреца, дворянина и дуэлянта. Мы имеем в виду зауряднейшего по всем показателям человека, который примечателен только своим необыкновенным и целенаправленным успехом у прекрасного пола.

Он – любит?.. О… Он ведет себя именно так, как нужно вести, причем с несколькими в один день, путаясь в плотном графике. Он лишь изображает любовь, и его искренняя радость – это радость тщеславия и самоутверждения плюс среднее сексуальное удовлетворение.

Чудовище умильно врет, что оно – заколдованный принц.

За маской нет лица.

Женщина остается благодарной ему за то, что он дал ей познать страсть. Горя полно, но и счастье было.

Страсть, страсть, страсть! вот что потребно человеку. Не в том дело, чтоб ты был герой, а в том, что к тебе чувствуешь.

Дон-Жуан – это зеркало страсти, где женщина видит отражение собственной потребности.

Это зеркало приближается осторожно, приоткрывается постепенно, настраивается умело, – и жаждущая душа получает именно те ощущения, какие ей нужны. Тем более что нужно всем практически одно и то же, надо лишь знать диапазон и правильно перебирать отмычки.

Насчет случайности как частного проявления необходимости многие слыхали, но немногие поняли; как, впрочем, не многие вообще что бы то ни было поняли. Самый простой пример из учебника; на поле лежит в квадратно-гнездовом порядке тысяча бойцов, а сверху на них летит, сдвигаемая ветром и инерцией, малокалиберная бомба. (Малокалиберная потому что крупнокалиберная сметет всех.) Упадет она в пределах заселенной площади, и десяток человек уберет. Кого именно уберет – это случайность, но десяток должна убрать точно – это необходимость. Увы, суть случая в обыденной жизни понимается людьми туже.

В обыденной жизни люди постоянно имеют в виду счастливый случай, который изменит жизнь в лучшую сторону, и несчастливый, который ее разрушит. Надеются и руками разводят. И разводят турусы на колесах. И любят приводить, что на все – случай и Его воля.

Особенно в раскрашивании решающей роли случая преуспели романтики, сентименталисты и мелодраматисты.

Как, скажем, один из любимых писателей барышень-институток Стефан Цвейг. Прямо по песне из старой кинокомедии: «Но бывает, что минута изменяет очень круто жизнь раз и навсегда». А як же.

По Цвейгу получается, что если бы в 1453 году защитники Константинополя не забыли закрыть калиточку на террасе цитадели, то Махмуд II Константинополь бы не взял. Ага. Правда, там был колоссальный парк самых крупных в мире осадных орудий. И лучшая в мире на тот момент турецкая пехота. И вполне достаточное превосходство в силах. И дух войск, и потенциал наступающей стороны. И пробили бы они стены раньше или позже, и задушили бы город блокадой раньше или позже.

Но любимый случай историков-ревизионистов-фантастов-сетователей как Груши со своим корпусом не подошел к полю боя, и поэтому Наполеон проиграл Ватерлоо, и всю кампанию, и войну, и все для него кончилось; а подоспел бы балда-Груши вовремя – и все бы для Наполеона могло быть дальше хорошо. С разгона… Хотя любому, кто ознакомится с европейским театром 1815 года, совершенно ясно должно быть, что превосходство Коалиции промышленное, людское и военное над Францией, истощенной двадцатипятилетним кровопролитием, было превосходством огромным, подавляющим, воевать их за много лет Наполеон научил, усилия их были хорошо скоординированы, и выигрыш любого сражения не мог уже изменить конечную судьбу Франции – война была проиграна еще до ее начала. Случайностью можно счесть подход Блюхера со своими австрийцами, а не Груши. Но закономерно – было бы в конце концов проиграно другое сражение. Пар из наполеоновской машины уже вышел, хотя механик был гениален.

Но интереснее другое. Под Эйлау Наполеон лез под ядра, искал смерти – остался невредим. Под Тулоном лично шел во главе штурмовой колонны – получил штыковую рану, остался жив, выиграл битву и генеральский чин в 23 года. Под Лоди и на Аркольском мосту бросался на картечь впереди гренадер – кругом валились трупы, он оставался цел. Звезда, счастье, везение! Или – что? Его личная роль была огромна, его ранняя смерть могла изменить историю Европы – вот Ватерлоо и представляется несчастным случаем в противовес счастливым случаям. Черт его знает, чем еще мог бы поразить мир этот чудо-суперчеловек, да?

Задавил бы противник огромной массой – тогда ладно, ничего не попишешь, но ведь он мог выиграть Ватерлоо при удаче! Почему же впервые в жизни ему не повезло в сражении? (Правда, в 1814 он уже проиграл одну войну, сдал Париж, отрекся, был сослан… но там не видно случайностей!)