Законы отцов наших - Скотт Туроу

— И знаешь, чего я боюсь больше всего, Сонни? Того, что в глубине души ты будешь рада, если тебе удастся избежать всего этого, если тебя оставят в покое. Боюсь, что ты почувствуешь огромное облегчение.

После обеда или, точнее, ужина возвращается миссис Бейтлер, работавшая у отца Сета в течение последних двадцати лет секретаршей. Очень худая, костлявая женщина, которая безропотно терпела своенравный, неуживчивый характер мистера Вейсмана. Она приводит с собой мужа Айка, чтобы тот также смог выразить свои соболезнования. Приходят еще несколько соседей по кварталу. В основном это пожилые люди, все общение которых с Бернгардом Вейсманом сводилось к обмену кивками или рукопожатиями, а также репликами насчет только что отбушевавших метелей невиданной силы или идиотского решения муниципальных властей запретить парковку автомобилей в центре квартала. Самыми последними приходят Котилы, живущие через два дома от Вейсманов. Они помоложе, и жена, в меру полная блондинка с миловидным лицом, говорит, что Бернгард был славный старичок.

К девяти часам поминальная часть траура заканчивается. Сонни забирает Никки и едет укладывать ее спать. Хоби загружает складные стулья, позаимствованные у Таттлов, в машину и медленно отъезжает от дома по дорожке. Ночь он проведет у родителей.

Люси, Сара и Сет принимаются наводить порядок. Они перетаскивают старый диван из столовой назад в гостиную и ставят его посредине. Затем моют и вытирают насухо посуду, удивляются старинным вещам, которые обычно привлекают к себе внимание лишь после смерти владельца. В гостиной на столике в углу под стеклом лежат семейные фотографии, которые мать Сета собирала годами. Остановленные мгновения жизни. На первых цветных снимках преобладают зеленые тона. Центральное место везде занимает Сет: полный озорной радости на пляже; в матросской шапочке и с совком; в ковбойской шляпе, с серьезным лицом, когда ему исполнилось семь лет. Годы катятся вперед: вот он уже в академической шапочке с квадратным верхом в Истоне. Затем начинает появляться Люси. Сара резвится в детской ванночке. Люси, Сет, Люси, Сара уже в семь лет, и его родители, все с альпенштоками и рюкзаками смотрят в объектив в тропическом лесу. Есть и пара снимков, на которых запечатлен Исаак. Их отец добавил уже после смерти матери: малыш в ползунках и мальчик лет шести, незадолго до трагической гибели.

Еще утром было решено, что по пути в Истон Сара поедет по дороге № 843 и отвезет Люси в международный аэропорт Киндл. У бровки, в призрачном, лиловатом свете от висящей на столбе ртутной лампы, Сет поднимает маленький саквояж жены и ставит его в багажник. Перед тем как сесть в машину, Люси позволяет себе объятие. Она поднимается на цыпочки и обнимает его за шею гибкими, сильными руками. Прижавшись к Сету, она быстро целует его в губы, а затем ее щека появляется рядом с его щекой, и Люси шепчет как можно тише, чтобы не услышала их дочь, которая стоит где-то там, в темноте, совсем рядом:

— Приезжай домой.

Он предчувствовал, что она скажет это. Сет не успевает ответить, потому что Люси отстраняется от него и, сделав пару шагов, садится в машину. В окне мелькает бледная ладонь, на которую падает свет, и через несколько секунд машина исчезает в темноте.

Он стоит у кромки тротуара и смотрит вслед удаляющимся красным огонькам. Затем поворачивается и начинает грузить в «камри» оставшиеся складные стулья Таттлов, которые не поместились в машину Хоби. Подъехав к их бунгало, которое является почти стопроцентной копией дома покойного Бернгарда Вейсмана, Сет стучит в дверь. Через пару минут начинают звякать и лязгать многочисленные замки и запоры, и на пороге появляется мама Хоби, Лоретта, которая сразу заключает его в объятия, наверное, уже в десятый раз за сегодняшний день.

— Как самочувствие, малыш? — спрашивает она.

Подхватив складные стулья, Сет осторожно спускается по лестнице в подвал, где на ночь расположился Хоби.

Все время, пока шел процесс, Хоби обитал здесь, в помещении, стены которого обшиты сосновыми досками. В подвале они провели лучшие дни своего детства и юности. Здесь в возрасте четырнадцати лет Хоби открыл то, что он важно именовал своим «офисом». Они повесили на стене плакаты с голыми красавицами из «Плейбоя», поставили в углах колонки от стереопроигрывателя, обтянутые твидом. У стены напротив стоял аквариум с подсветкой и компрессором, отчего в подвале пахло сыростью.

С другими друзьями Сет обычно ездил на автобусе в центр Дюсейбла, где они смотрели кино, шатались взад-вперед по улицам и всей стаей ныряли в переулок, увидев полицейского, даже если до него был целый квартал, словно они совершили нечто такое, отчего им действительно нужно было опасаться стражей порядка. Хоби редко бывал в этой компании. Он никогда не говорил почему, хотя Сет знал. Там всегда находился кто-то, кто неприязненно косился на него, говорил ему грубости, толкал его, не отвечал на его вопросы. Может быть, это случалось всего один раз за поездку. Всего лишь на секунду. Однако этого было достаточно, чтобы Хоби предпочитал оставаться дома на Университетском бульваре.

Здесь, в этом подвале, он был единственным властителем. Сет до сих пор помнит холодные прикосновения пола, как помнит и узорчатые плитки, которыми был выложен цементный отлив с обеих сторон несущей балки. Он слушал, как Хоби, молодой негр с оригинальной внешностью, излагал свои мысли, которые взвивались ввысь, будто ракеты. Тогда Сет был уверен, что перед ним неординарная личность с ярким будущим. Да, все это было задолго до того, как жизнь накинула на Хоби крепкую узду.

Во время процесса Хоби, у которого был неспокойный сон, предпочитал спать здесь, а не шлепать по дому всю ночь и будить родителей. Он располагался на кушетке с валиками, обтянутыми клетчатой шерстяной тканью. Эта кушетка стояла здесь всегда, с самого основания «офиса». Хоби приходил сюда поздно, часов в одиннадцать или даже в полночь. Они с Сетом частенько встречались вечером, чтобы выпить по бокалу пива или же выкурить по сигарете с марихуаной. Хоби предпочитал последнее. Он никогда не обсуждал дело. Вечера он проводил в квартире Нила, где, по его словам, готовился к очередному слушанию. Правда, Нил утверждал, что большую часть времени Хоби сидел на телефоне, решая вопросы, касавшиеся его адвокатской практики в Вашингтоне.

Спускаясь по лестнице, Сет замечает четыре коробки, в которых лежат материалы дела — копии полицейских рапортов, вещественные доказательства. Они находятся на двух полках рядом с камином. Хоби полагает, что их лучше хранить здесь, а не в Вашингтоне, на случай ареста Нила, несмотря на то что Хоби считает перспективу повторного процесса маловероятной.

В знак приветствия Хоби высовывает голову из своего обшитого панелями закутка и издает неопределенный звук, нечто вроде урчания. На нем старая рубашка, из-под которой выглядывает безрукавка оливкового цвета. Обе испещрены яркими пятнами акриловой краски. Рубашка, как всегда, топорщится на животе. В руке у Хоби кисточка. Занятие живописью — его любимое времяпрепровождение. Вот уже много лет он отводит душу за мольбертом. Сейчас на мольберте небольшое полотно, этюд в духе Поллока, который он начал во время процесса и никак не может закончить. На той же подставке, где лежат тюбики с красками, стоит портативный телевизор. Сет восхищается произведением искусства друга, но Хоби остается недовольным.