Сказки века джаза - Фрэнсис Скотт Фицджеральд

Жара на улице была просто ужасной. Было так жарко, что кружилась голова, и вот уже пару дней я чувствовал себя не очень, поэтому, ожидая в теньке трамвая, я мысленно поздравил себя с тем, что уже через месяц или около того я буду не здесь, а где-нибудь, где попрохладнее. И тут мне неожиданно пришло в голову, что, не считая только что полученных денег, к которым, конечно же, нельзя было и прикасаться, у меня в кармане не было ни цента. В банк, находившийся в пятнадцати кварталах отсюда, мне надо было идти пешком. Понимаете, как раз накануне я обнаружил, что накопил целый доллар мелочью, и обменял в соседней лавке монеты на банкноту, которую добавил к другим скатанным в рулончик банкнотам, хранившимся на дне чемодана. Так что помочь тут было уже нечем – я снял пиджак, засунул носовой платок под воротничок и пошел по удушливой жаре в банк.

Пятнадцать кварталов – вы можете себе представить этот путь; к тому же я был тогда нездоров. Я был на Джунипер-стрит – вы помните, где это было? – там теперь больница Мигера, а идти надо было до Джексон-стрит. Миновав шесть кварталов, я стал останавливаться отдохнуть везде, где только был кусочек тени, в котором можно было укрыться; заставить себя продолжить путь я мог только мыслью о большой кружке холодного чая, которую мать всегда ставила для меня на стол за обедом. Но еще немного – и мне стало так плохо, что уже даже и чая не хотелось, а хотелось только избавиться от этих денег, чтобы можно было спокойно лечь и умереть.

Когда до банка оставалась пара кварталов, я засунул руку в карман жилета и вытащил монеты; они позвякивали в моих ладонях; я почему-то решил, что нахожусь уже так близко, что надо приготовить деньги к сдаче в кассу. Я случайно взглянул на монеты – и тут же застыл, засунув руку обратно в карман. Карман был пуст! На дне была небольшая дырка, а на ладони у меня лежали монеты в полдоллара, четверть доллара и десять центов. Я потерял цент!

Да, сэр, я вряд ли смогу передать вам то смятение, которое меня охватило. Это был всего лишь цент, но подумайте: за неделю до этого одного из посыльных уволили лишь потому, что он пару раз при всех покраснел! Это была простая небрежность, но были бы вы на моем месте! Все находились в постоянном страхе, что завтра их уволят, и каждый считал, что лучше уж уволить кого-нибудь еще до того, как уволят тебя. Так что вы понимаете, что без этого цента я там появиться не мог. Откуда у меня взялись силы для того, чтобы сделать то, что я сделал, до сих пор выше моего разумения. Мне было плохо, я был перегрет и слаб, как котенок, но мне так и не пришло в голову ничего лучше, чем отыскать монету или замену ей, и я немедленно начал думать, как бы это осуществить. Я заглянул в пару лавок, надеясь увидеть кого-нибудь знакомого, но, хотя несколько парней и толпились у входа – точно так, как те, которых вы сегодня видели, – никого, к кому я мог бы подойти и сказать: «Привет! У тебя цента не найдется?» – я не встретил. Я подумал и о нескольких конторах, где я смог бы без труда раздобыть то, что мне нужно, но все они располагались отнюдь не рядом, а голова моя кружилась, и, кроме того, я не мог и подумать отклониться от маршрута с доверенными мне деньгами, поскольку это могло бы вызвать подозрения.

Что же мне оставалось делать, кроме как идти обратно по улице до главных складов, где я в последний раз щупал этот цент у себя в кармане? Монетка была новенькой и блестящей; я подумал, что, может быть, увижу ее там, где обронил. Поэтому я продолжал идти, пристально глядя на тротуар и думая, что же мне теперь делать. Мне стало немного смешно, потому что глупо так переживать из-за цента, но смех почти сразу прошел, когда я понял, что эта глупость может дорого мне обойтись.

Вот так потихоньку я вернулся к главным складам, так и не найдя ни своей монетки, ни способа заполучить другую такую же. От мысли, что придется идти домой, мне становилось не по себе, ведь жил я далеко оттуда; но что же мне оставалось делать? Склад отбрасывал короткую тень, я остановился там, думая то об одном, то о другом и никуда не двигаясь. Одна маленькая монетка, всего одна, ведь мне мог бы дать ее любой, такая найдется в кармане даже у нищего негра-грузчика… Я простоял там минут пять, наверное. Помню, что передо мной был армейский агитпункт, там выстроилась очередь, человек шесть, и кто-то начал мне кричать: «Записывайся в армию!» Тогда я очнулся и направился дальше, к банку, меня охватило волнение, мысли путались, мне становилось все хуже и хуже, в голове носился миллион способов достать цент, но ни один из них не был ни подходящим, ни праведным. Я преувеличивал важность потери, я преувеличивал трудность ее замещения, но вы уж мне поверьте, что для меня дело выглядело так, будто это была сотня долларов.

А затем я увидел двух мужчин, беседовавших у лавки прохладительных напитков Муди, одного из них я узнал, это был мистер Барлинг, друг отца. Как будто гора с плеч свалилась, честное слово. Не помню, как к нему подошел, помню только, что уже говорю с ним, да так быстро, что он совсем ничего не понимает.

«Слушай, – отвечает он, – ты знаешь, я немного глуховат, и не понимаю, когда говорят так быстро! Тебе что-то нужно, да, Генри? Повтори, пожалуйста, еще разок!»

«У вас есть какая-нибудь мелочь? – спросил я так громко, как только смог. – Мне нужно…» Я резко замолчал; стоявший неподалеку мужчина обернулся и посмотрел на нас. Это был мистер Диме, первый заместитель директора Американского хлопкового банка.

Хеммик сделал паузу; еще не совсем стемнело, и Аберкромби увидел, как он озадаченно покачивает головой взад-вперед. Когда он снова заговорил, в голосе послышалось страдальческое удивление, которое, видимо, не оставляло его вот уже двадцать лет.

Я так и не смог понять, что же такое на меня нашло. Наверное, умом тронулся от жары – только так. Вместо того чтобы просто сказать мистеру Димсу «Здрасьте!» и спокойно попросить у мистера Барлинга пару центов взаймы на табак, так как я забыл кошелек дома, я со скоростью молнии развернулся и практически побежал по улице, чувствуя себя преступником, которого вот-вот схватят. Не пройдя и квартала, я уже пожалел о том, что сделал. Я представил себе разговор, состоявшийся между двумя мужчинами, как будто сам стоял рядом.

«Интересно, что это с молодым человеком? – наверное, сказал мистер Барлинг, не имея в виду ничего плохого. – Подбежал ко мне, весь взбудораженный, стал спрашивать, есть ли у меня деньги, затем увидал вас и бросился от меня как сумасшедший!»

Я тут же представил, как большие глаза мистера Димса превращаются в узенькие щелочки и наполняются подозрением, как он засовывает руки в карманы и быстро направляется туда, куда ушел я. Я был в панике, и не без причины. Неожиданно я заметил, что мимо едет легкая коляска, а на козлах сидит Билл Кеннеди – мой хороший знакомый. Я окрикнул его, но он не услышал. Я крикнул еще раз, но он не обратил внимания, и я бросился бежать за ним, крича ему «Билл!», раскачиваясь из стороны в сторону, как пьяный. Он оглянулся, но не увидел меня; он продолжал ехать и скрылся из виду за углом. Тогда я остановился, потому что был слишком слаб, чтобы пробежать еще хоть немного. Я уже почти сел на обочину отдохнуть, но оглянулся – и тут же заметил мистера Димса, быстро нагонявшего меня. На этот раз картина была не воображаемой – в его взгляде я прочел, что он твердо решил узнать, что же такое со мной происходит!