Петер Каменцинд. Под колесом. Гертруда. Росхальде - Герман Гессе

Ее лицо уже подергивалось от разочарования, но в ту же секунду он сумел овладеть собой. Взял ее руку, легонько коснулся ее холодными губами и сказал:

– Спасибо тебе. – Ему пришла в голову одна мысль, и уже более теплым тоном он добавил: – В таком случае я тоже имею право ухаживать за Пьером. Позволь мне посидеть с ним ночью?!

– Будем дежурить по очереди, – решительно ответила она.

Этим вечером Пьер был очень спокоен. На столе горел маленький ночник, тусклый свет которого освещал лишь часть комнатки, ближе к двери теряясь в коричневом сумраке. Верагут долго прислушивался к дыханию мальчика, потом прилег на узком диванчике, который велел принести.

Ночью, около двух, госпожа Адель проснулась, зажгла свечу и встала. Надела шлафрок, со свечой в руке прошла в комнату Пьера. Все было тихо. Ресницы Пьера легонько дрогнули, когда свет упал на его лицо, но он не проснулся. А на диване, одетый, слегка скорчившись, спал ее муж.

Она посветила в лицо и ему, секунду-другую постояла рядом. Видела его лицо искренним, непритворным, со всеми морщинами и поседевшими волосами, с обмякшими щеками и темными кругами в подглазьях.

И он тоже постарел, подумала она наполовину с сочувствием, наполовину с удовлетворением, испытывая соблазн погладить его по лохматым волосам. Но сдержалась. Бесшумно вышла из комнаты, а когда через несколько часов, уже утром, пришла снова, он давно сидел на посту у кровати Пьера, и его рот и взгляд, каким он поздоровался, вновь обрели твердость, исполненные той таинственной силы и решимости, что панцирем окружали его уже который день.

У Пьера день выдался плохой. Он долго спал, а потом лежал с открытыми глазами, с застывшим взглядом, пока не навалилась новая волна боли. Он метался на постели, стискивал кулачки, прижимал их к глазам, лицо было то мертвенно-бледным, то горячечно-красным. Потом он закричал, бессильно бунтуя против нестерпимых мук, и кричал так долго и так жалобно, что отец, бледный и сломленный, в конце концов был вынужден уйти, не мог более слушать.

Он вызвал доктора, который в этот день приезжал еще дважды и вечером привез сиделку. Пьер под вечер впал в беспамятство, сиделку отослали спать, а отец с матерью всю ночь бодрствовали с ощущением, что конец уже недалек. Малыш не шевелился, дышал прерывисто, но глубоко.

Верагут и его жена оба думали о том давнем времени, когда Альбер тяжело захворал и они вдвоем ухаживали за ним. И оба чувствовали, что значимые переживания повториться не могут. Мягко и слегка устало они шепотом разговаривали, сидя у постели больного, но ни словом не упоминали о минувшем, ни словом не упоминали о том времени. Обоих пугало сходство тогдашней и нынешней ситуации, но сами они изменились, стали другими людьми, не теми, что когда-то, в точности как теперь, не смыкали глаз и страдали у постели смертельно больного ребенка.

Между тем Альбер, удрученный постоянной молчаливой тревогой в доме, не мог уснуть. Среди ночи он на цыпочках, полуодетый, появился в дверях, вошел и возбужденным шепотом спросил, не может ли он что-нибудь сделать, как-нибудь помочь.

– Спасибо, – сказал Верагут, – но сделать ничего нельзя. Иди спать и оставайся здоров!

Но когда сын ушел, попросил жену:

– Пойди ненадолго к нему, утешь.

Она охотно так и сделала, чувствуя благодарность за то, что он об этом подумал.

Лишь под утро она уступила уговорам мужа и прилегла. На рассвете пришла сиделка, сменила его. В состоянии Пьера ничего не изменилось.

Верагут нерешительно шел через парк, спать ему не хотелось. Но воспаленные глаза и ощущение духоты и вялости не давали покоя. Он искупался в озере, велел Роберту подать кофе. Потом в мастерской рассмотрел свой лесной этюд. Работа свежая и живая, но все же не то, что он искал, а теперь задуманной картине и живописи в Росхальде вообще конец.

Глава 17

Уже который день состояние Пьера не менялось. Один-два раза на дню его мучили судороги и приступы боли, остальное время он лежал в полузабытьи. Между тем после целой череды гроз тепло иссякло, похолодало, и под моросящим дождем сад и весь мир утратили сочный летний блеск.

Эту ночь Верагуту наконец случилось провести в собственной постели, и спал он крепко и долго. И только одеваясь при открытых окнах, ощутил промозглый холод, ведь в последние дни ходил будто в горячечной усталости. Он высунулся из окна, зябко поеживаясь, вдохнул дождливый воздух тусклого утра. Пахло сырой землей и близкой осенью, и он, привыкший остро чувствовать тончайшие знаки времен года, с удивлением сообразил, что это лето ускользнуло от него незаметно, почти без следа. Казалось, он провел в комнате больного Пьера не дни и ночи, но месяцы.

Накинув прорезиненный плащ, он направился в большой дом. Узнал, что мальчик проснулся рано, но уже целый час опять спит, и потому позавтракал вместе с Альбером. Старший сын принимал болезнь Пьера очень близко к сердцу и, стараясь не подавать виду, страдал от сумрачной атмосферы болезни и тяжкого горестного уныния в доме.

Когда Альбер ушел к себе заниматься школьными заданиями, Верагут отправился к Пьеру – мальчик еще спал – и сел на свое место у постели. В эти дни ему порой хотелось, чтобы все поскорее кончилось, хотя бы ради ребенка, который давно не говорил ни слова и выглядел таким измученным и повзрослевшим, будто сам знал, что ему уже не помочь. И все же он не желал упустить ни часа и ревностно дежурил у постели больного. Ах, как часто маленький Пьер приходил когда-то к нему и заставал его усталым или безразличным, погруженным в работу или озабоченным, как часто он рассеянно и безучастно держал в ладони маленькую худую ручку и почти не слушал ребенка, каждое слово которого стало теперь бесценным сокровищем! Тут ничего не исправишь. Но теперь, когда бедный малыш лежал в муках и его незащищенное, избалованное сердечко единоборствовало со смертью, теперь, когда ему самому за считаные дни пришлось изведать все оцепенение, всю боль, весь страх и отчаяние, какими болезнь, слабость, старение и близость смерти пугают и гнетут человеческое сердце, – теперь он хотел неотлучно быть рядом. Нельзя ему отсутствовать, нельзя быть вдали, если настанет миг, когда малыш спросит о нем и он сможет сослужить ему маленькую службу, дать немного любви.

И нынче утром он был вознагражден. Этим утром Пьер открыл