Рукопись, найденная в Сарагосе - Ян Потоцкий

Сказав это, княжна предоставила меня моим собственным мыслям, которые отнюдь не благоприятствовали сильным мира сего.

— Пусть они все погибнут, — воскликнул я, — эти полубоги, для которых все прочие смертные — ничто. Я стал игрушкой женщины, которая испробовала на мне, создано ли её сердце для любви, и которая обрекает меня на изгнание, считая меня чрезвычайно осчастливленным уже тем, что я могу посвятить себя её делу и делу её друзей! Ио ничего из этого не выйдет. Благодаря моей незначительности я смогу ещё жить в покое.

Я произнес последние слова довольно громко, как вдруг чей-то голос ответил мне:

— Нет, сеньор Авадоро, ты не сможешь жить спокойно.

Я обернулся и увидел в дверях того самого астролога Узеду, о котором вам уже говорил.

— Сеньор дон Хуан, — сказал он мне, — я выслушал некоторую часть твоего монолога и могу уверить тебя, что в бурные времена никто не сумеет найти покоя. Тебя оберегает могущественное покровительство, и ты не должен пренебрегать им. Поезжай в Мадрид, соверши продажу, которую тебе предложила княжна, и оттуда отправляйся в мой замок.

— Не напоминай мне о княжне, — прервал я его, негодуя.

— Ну ладно, — сказал астролог, — в таком случае поговорим о твоей дочери, которая в этот миг находится в моём замке.

Мне захотелось обнять ребенка, и гнев мой утих, с другой же стороны, мне действительно не следовало покидать моих покровителей. Я отправился в Мадрид и объявил, что уезжаю в Америку. Отдал мой дом и все прочее имущество в руки поверенного княжны и пустился в дорогу со слугой, которого мне навязал Узеда. Разными окольными путями мы добрались до замка, в котором вы побывали и в котором познакомились с его сыном, присутствующим здесь благородным каббалистом. Астролог встретил меня у ворот и сказал:

— Сеньор дон Хуан, здесь я больше не Узеда, но Мамун Бен Герс, еврей по религии и происхождению.

Засим он проводил меня в свою обсерваторию, рабочий кабинет и показал мне все прочие покои своей таинственной резиденции.

— Благоволи объяснить мне, — сказал я ему, — основано ли твоё искусство на чем-либо истинном, ощутимом и реальном. Ибо мне говорили, что ты звездочет и даже чернокнижник.

— Ты хочешь попробовать, — прервал меня Мамун. — Взгляни в это венецианское зеркало, я же тем временем пойду, прикрою шторы.

Сперва я ничего не заметил, однако спустя мгновение фон зеркала, казалось, стал медленно проясняться. Я увидел княжну Мануэлу с ребенком на руках.

Когда цыган окончил эти слова и все напрягали слух, заинтригованные тем, что же произойдет дальше, один из его табора пришел дать ему отчет в том, что сделано за день. Вожак удалился, и в этот день мы его уже больше не видели.

Мы с нетерпением дожидались следующего вечера. Цыган застал нас уже давно собравшимися. Довольный интересом, который мы проявили к его рассказу, он даже не заставил себя упрашивать, и сам начал своё повествование такими словами:

Продолжение истории цыганского вожака

Я сказал вам уже, что взором так и впился в громадное венецианское зеркало и увидел в нём княжну с ребенком на руках. Миг спустя видение исчезло. Мамун отворил ставни, и тогда я сказал:

— Милостивый государь чернокнижник, я полагаю, что для того, чтобы очаровать мой взор, тебе не потребовалось соучастия злых духов. Я знаю княжну, она уже однажды ввела меня в заблуждение гораздо более удивительным способом. Одним словом, если только я видел в зеркале её образ, то не сомневаюсь, что и она сама также находится в этом замке.

— Ты нисколько не ошибаешься, — ответил Мамун, — и мы тотчас же пойдем к ней завтракать.

Он отворил потайную дверь и упал к ногам моей супруги, которая не могла скрыть своего волнения. Впрочем, она тут же пришла в себя и сказала:

— Дон Хуан, я должна была высказать тебе все то, о чем я тебе говорила в Сориенте, ибо все это было правдой. Намерения мои окончательны, однако после твоего отъезда я упрекала себя за свою чёрствость.

Врожденный инстинкт моего пола отрекается от всякого поступка, в котором можно было бы усмотреть бессердечие. Побуждаемая этим инстинктом, я решила ожидать здесь тебя и в последний раз попрощаться с тобою.

— Госпожа, — отвечал я княжне — ты была единственной мечтой моей жизни, и ты мне заменишь всякую иную явь. Забудь навеки дон Хуана в грядущих путях своей изменчивой судьбы. Я согласен с этим, но помни, что я оставляю моё дитя тебе.

— Ты скоро увидишь нашу дочь, — прервала меня княжна, — и мы вместе доверим её тем, которые должны будут заняться её воспитанием.

Что же мне вам ещё сказать? Мне казалось тогда, да и сейчас все ещё кажется, что княжна была права. В самом деле, мог ли я обитать под одним кровом с ней, будучи и не будучи её супругом в одно и то же время? Если бы даже нам удалось скрыть свои отношения от любопытствующего света, то мы все же не сумели бы укрыться от нашей челяди и тогда тайну уже невозможно было бы уберечь. Нет сомнения, что после этого судьба княжны должна была перемениться; мне казалось поэтому, что справедливость на её стороне. Я покорился и вскоре затем должен был повидать мою маленькую Ундину. Так мы назвали её, — она была окрещена водой, а не святым елеем.

Все мы собрались за обедом, Мамун обратился к княжне.

— Госпожа, я думаю, что следовало бы поставить в известность сеньора о некоторых обстоятельствах, о коих он обязан узнать, и, если ты разделяешь моё мнение, я этим займусь.

Княжна согласилась. Тогда Мамун, обратившись ко мне, произнес следующие слова:

— Сеньор дон Хуан, ты ходишь по земле, непроницаемой для обыкновенного взора; земле, хранящей множество тайн. В недрах этой горной цепи расположены обширные пещеры и подземелья. Обитают в них мавры, которые со времен изгнания их единоверцев из Испании никогда не покидали этих пещер. В этой долине, простирающейся перед твоим взором, ты увидишь людей, которых ошибочно считают цыганами; одни из них магометане, другие христиане, третьи же вообще не исповедуют никакой религии. На вершине этого утеса ты видишь звонницу, увенчанную крестом. Это обитель доминиканцев.[296] У святейшей инквизиции есть веские причины смотреть сквозь пальцы на то, что здесь творится, доминиканцы же обязались не видеть ничего. В доме, где ты находишься, обитают израэлиты. Каждые семь лет испанские и португальские евреи собираются здесь, чтобы праздновать субботний год.[297] Ныне они отмечают его в четыреста тридцать восьмой раз, считая с юбилейного года,[298] который отметил Иисус Навин.[299] Я уже сказал тебе, сеньор Авадоро, что среди мнимых цыган из долины одни являются магометанами, другие христианами, третьи же вообще не исповедуют никакой веры. На самом же деле эти последние — язычники, происходящие от древних жителей Карфагена. В царствование дона Филиппа II было сожжено несколько сот таких семей, только некоторые укрылись на берегах маленького озера, сотворенного, как говорят, извержением вулкана. У доминиканцев из монастыря есть там своя часовенка.