Сергей Есенин - Станислав Куняев

Отговорить ее от того, чтобы она отпевала Сергея заочно, я не смогла и не особенно уговаривала. Это было ее дело…»

Самоубийц, как известно, не отпевают…

Что знала Татьяна Федоровна о гибели своего сына, о чем догадывалась и как сумела убедить в верности своей догадки священника, мы никогда уже не узнаем. При жизни она не проронила об этом ни слова.

* * *

Расходы по похоронам Есенина были приняты на государственный счет. Было решено перевезти тело в Москву для захоронения на Ваганьковском кладбище – рядом с могилами Неверова и Ширяевца. На Доме печати висел транспарант: «Тело великого русского национального поэта Есенина покоится здесь».

От Дома печати траурная процессия прошла к Дому Герцена, где, взобравшись на решетку ограды, произнес поминальную речь тихим срывающимся голосом Владимир Кириллов:

– Товарищи! Сегодня наша литературная семья переживает большое горе. От нас ушел навсегда один из прекраснейших поэтов, один из тех, кто после Кольцова и Пушкина наиболее талантливо, чутко и вдумчиво сумел почувствовать и передать нам настроение деревни, передать поэзию ее полей и лесов. Трагическая смерть поэта должна заставить нас глубоко задуматься над нашей литературной жизнью. Дадимте же, товарищи, над этой свежей могилой обещание сделать все, чтобы изменить некоторые отрицательные стороны этой жизни и общими силами создать ту дружескую, товарищескую атмосферу, которая сделает невозможной такие смерти, как смерть Есенина. Прощай и спи спокойно, дорогой Сергей!

Трудно сказать, что чувствовал Кириллов, произнося все это. Несомненно, он был потрясен и опечален, также несомненно и то, что говорил он вполне искренно. Однако: «некоторые отрицательные стороны…», «общими силами создать дружескую атмосферу…». Не мог же он не знать, какова в действительности эта атмосфера, не мог же не видеть, что невозможно ничего в ней изменить.

Не пройдет и года, как покончит с собой при весьма загадочных обстоятельствах на скамейке Тверского бульвара Андрей Соболь – один из членов президиума комиссии по организации похорон Есенина. Не пройдет и трех лет, как заполыхает очередная свара между писательскими организациями, свара, которая завершится в конце концов большой кровью. Сначала выбросят из литературы «крестьянских поэтов» – Клюева, Клычкова, Карпова… Потом «победители» начнут сводить счеты между собой – это «сведение» завершится ликвидацией РАППа, самые живучие представители которого вновь окажутся у рычагов власти свежеиспеченного Союза советских писателей. А еще через пять лет в кровавой мясорубке 1937–1938 годов под аплодисменты большинства уцелевших сотоварищей исчезнут многие участники литературных битв с двадцатилетним стажем начиная с 1917 года. Возмездие за «хлестнувшую за предел, нас отравившую свободу» будет страшным, и никто здесь уже не станет определять степень твоей правоты или виновности в чем-либо. Поставят к стенке и Владимира Кириллова, по пьяной лавочке бросившего несколько антисталинских фраз после получения свежих известий о начавшемся судебном процессе 1937 года…

* * *

А есенинские похороны были грандиозными. Так еще не хоронили ни одного русского поэта. Чья была идея? Кто распорядился? Победители или еще цеплявшиеся за остатки власти побежденные? Кто именно из них? Может, когда-нибудь мы получим ответ и на этот вопрос.

К Дому печати прибыл военный оркестр, организованный известным оппозиционером, соратником Фрунзе М. Лашевичем. Тело еще не было предано земле, а уже устраивалось театральное представление возле гроба с участием маленькой Танечки, читающей стихи погибшего отца и «Мороз и солнце…» Пушкина (Мейерхольд постарался!). Гроб трижды обнесли вокруг памятника Пушкину.

«Мы знали, что делали – это был достойный преемник пушкинской славы», – горделиво вещал через тридцать лет Юрий Либединский.

Трезво и безжалостно смотрел на все происходящее в те дни Евгений Сокол:

«…Гроб Есенина несли и похоронами руководили „ближайшие друзья“ поэта. Так было написано в газетах… И это звучало дико для тех, кто близко знал Есенина и его друзей».

Как писал Ивану Вольнову Иван Касаткин – «тут скрещиваются некие шпаги». Они скрестились сразу же после извещения о трагедии в «Англетере». Началась самая настоящая война некрологов. Устинов, Лавренев, Финк, Эренбург, Каверин и множество всякой шантрапы – все они даже в самых лучших словах не столько поминали поэта, сколько отстаивали свое видение происшедшего. Помои на поминальных вечерах и на страницах газет выплескивались не ведрами – корытами.

Настоящие слова в эти предновогодние траурные дни нашел Леонид Леонов.

Поэта провожали толпы людей. Под плач и крики «Прощай, Сережа» гроб опустили в могилу. На насыпном холме воздвигли простой деревянный крест.

Жизнь была кончена. Впереди ждало бессмертие.

Так говорят о классиках. Только Есенин и здесь выбился из «классической обоймы»…

Впереди была жестокая схватка за его имя между сдававшим свои позиции Воронским и обнаглевшими молодыми рапповцами. Впереди были выпущенное и пошедшее гулять по стране мерзкое словечко «есенинщина» и борьба с молодежью, зачитывающейся его стихами.

Впереди была полемика по поводу волны самоубийств среди молодых людей. Нужно было найти козла отпущения, на которого можно было бы все свалить – молодежь не может разочароваться в новой жизни. Нашли.

Впереди была нежная по тону и совершенно крокодильская по сути поминальная статья Троцкого, который объявил Есенина не соответствующим «эпичной, катастрофичной эпохе» как бы со слезой в голосе. И бухаринский ответ – гнусные «Злые заметки», после чего сочувственные голоса стали глушиться, а поток брани увеличился.

Впереди были такие труды, как «Есенин – есенинщина – религия» Г. Медынского и киносценарий «Против есенинщины» Н. Экка, И. Штока и Р. Янушкевич. Впереди были сборнички Есенина, после посмертного собрания выходившие небольшими тиражами с соответствующими предисловиями… И – колоссальное количество переписанных от руки стихов, разошедшихся по всей стране. И – сборники, изданные на оккупированной территории в период Великой Отечественной, а также в лагерях «Ди-Пи».