Светлая сторона Луны - Сергей Дорош

Он сомневался, он чувствовал подвох. Грешник не дурак и достаточно хорошо знает меня. Он мог вычислить то, что для меня было пока еще слабым намеком на идею. И я поспешил применить аргумент, который заставил его разум замолчать, потому что закричало сердце.

— Ты уже понял, чего ждет Руи. Скоро это поймет и Пантера. Ты же знаешь, как она любит меня. Я боюсь за нее, боюсь, как бы она не решила, что может справиться, и не пошла на поединок тайком от нас. Он ведь не посмотрит, что Тер — женщина, убьет ее, как убивал многих до того. У него не осталось чувств. Я боюсь за нее, Грешник, она всегда была самонадеянной.

— Я понял, — задумчиво сказал он. — Хорошо, Миракл, я сделаю это. Я остановлю его или погибну, пытаясь остановить.

— Лучше возвращайся живым. Я привык к тебе. — Я улыбнулся.

Он не узнает о шаре некромантов, о сотрясающих Вселенную, готовых открыть портал для нашей конницы. Он будет драться, считая, что дерется за свою любимую, считая, что спасает жизни. Но Призрачные всадники должны быть уничтожены, а их командир — тем более. Согласие Грешника стало подписью на смертном приговоре Руи.

* * *

Эту ночь я спал в Портальной башне. Не хотелось возвращаться к себе. Я разрывался между желанием увидеть Аркадию, провести с ней хотя бы немного времени, услышать ее голос — и боязнью. Боялся того, что, заглянув в ее глаза, откажусь от своего плана. Ведь Руи — ее дядя. То, что я собирался сделать, наверняка причинит ей боль, но выбора не оставалось.

Я пришел на поляну заранее и нырнул в Тени. Только навыки, полученные от Ансельма, помогли мне остаться незамеченным. Ни один плутонец не смог бы скрыться, едва перескочив грань мерцающей арки портала, и остаться незамеченным для возможных наблюдателей. Потом появился Грешник. Он спокойно вышел и остановился, опершись на шест, ожидая своего противника.

Руис Радриго Диэс не заставил себя долго ждать. Он вышел из портала и встал напротив Грешника. Они были такими разными, но оба — в белых одеждах с красными поясами. Это делало их похожими.

— Еще один младенец мне на съедение, — произнес Руи. Он пытался вложить в голос какую-то иронию, даже самоиронию, но прозвучали слова абсолютно бесчувственно.

— Я твой противник на сегодня, — ответил Грешник, не меняя позы.

— У твоего хозяина закончилось оружие? Он уже вооружает вас палками?

— У меня нет хозяина. — Грешник остался невозмутим. Он понял, что его хотят разозлить перед боем, вывести из себя, заставить совершать ошибки, и не стал играть в эту игру.

— Называй его как хочешь. Мне жаль тебя. Хотя самоуверенность нужно лечить.

— Я не строю иллюзий: мне не убить тебя. Я вообще не хочу никого убивать.

— Зачем же ты пришел?

— Задержать, насколько смогу, и, возможно, спасти несколько жизней.

— Хм, я бы предпочел тебя не убивать. — Руи удивленно приподнял бровь. — Ты непохож на прочих. Я предлагаю договор. Ты возвращаешься к тому, кто тебя послал, как бы ты его ни называл, и передашь ему мое послание. За это я дарую вам двадцать минут мира. До сих пор никто так долго не держался. Это выгодный договор.

— Что за послание? — Грешник позволил себе толику любопытства.

— Что мне нужен он — тот, кто убил моих друзей, Снорри и Леонида, тот, кто привел вас сюда. Только после его смерти мои люди оставят вас в покое и не тронут, пока вы не тронете иллюминатов.

— Месть — это плохо, — заметил Грешник.

— В мире много плохого, но я хочу не отомстить, а отрубить голову у Плутонской гидры. Если он победит, мои люди уйдут с ваших земель. Это честное предложение.

— Насколько я знаю гидр, вместо отрубленной головы у нее вырастают две новых. — Грешник печально покачал головой. — Твоя душа больна. Ты думаешь, что исцелился, а на самом деле это — предсмертная агония. Слава Создателю, я пришел вовремя. Но почему же те, кто был рядом с тобой, не исцелили тебя? Ведь среди них есть те, кто может.

— Моя душа не может болеть, потому что она мертва, — ответил Руи, и теперь в его голосе я уловил настоящую, хорошо выдержанную, испытанную годами тоску.

— Значит, мне придется поднять ее из мертвых. Я не уйду, и не потому, что мне жаль Миракла, а потому, что сейчас я на своем месте. Возможно, потом ты поблагодаришь меня, но я делаю это не ради благодарности.

С этими словами Грешник поднял шест, крутанул его в правой руке, перехватил в обе и принял боевую стойку.

— Я готов, — произнес он.

Руи расстегнул камзол, снял и повесил на ветку дерева, оставшись лишь в тонкой рубахе. Сейчас оба его меча висели на поясе, поверх которого он намотал свой алый кушак.

— Одумайся, мое предложение остается в силе, — сказал он, разведя руки в стороны.

— Я знаю. — Грешник сделал выпад.

Первую его атаку Руи пережил, не обнажая оружия. Изгибаясь, подобно змее, он уходил от хлестких ударов и молниеносных тычков. Но, оказавшись прижатым к краю поляны, вынужден был обнажить клинки. Это у него получилось изящно, с нечеловеческой грацией. Я упустил сам момент — увидел только быстрые росчерки отточенной стали и пятящегося Грешника. Держать маркиза на расстоянии за счет длины шеста не получалось. Он буквально просачивался сквозь оборону возлюбленного Пантеры. Но Грешник оставался спокоен, принимал клинки на середину шеста, контратаковал, отвоевывая себе чуть-чуть простора, и вновь вынужден был обороняться. И его спокойствие убеждало меня, что пока он контролирует поединок, ведет его в нужное русло, хоть иногда и казалось, что Руи перехватил инициативу. И все-таки стиль лучшего воина Города Ангелов в полной мере отражал его умершую душу. Человек просто не мог так действовать. Четкость, холодность — и ни капли жизни. Разительное отличие от стиля того же Шута, задорного, искрометного, похожего на танец. Руи же словно бы выполнял давно надоевшие, заученные до автоматизма упражнения.

Несколько раз клинки свистели в опасной близости от тела Грешника, но не реже шест останавливался за какой-то волосок от головы, горла или живота Руи. А в стороне от этого всего держался я с ножом наготове. Следил, ждал, когда они увлекутся боем настолько, что моя атака останется незамеченной. Демон должен умереть. И теперь, когда я узнал наверняка, что охотился он именно за мной, решимость моя стала тверже алмаза.

— Ты странный противник, — произнес Руи, не останавливая смертельного танца двух мечей. — Ты не лгал, когда говорил, что не хочешь убивать. Ты сам наложил этот запрет на себя. Его печать видна в каждом твоем выпаде, в каждом движении шеста.

— А ты не так мертв, как думаешь, — ответил Грешник. — Мне не дано читать противника в извивах его приемов, но я чувствую, что твоя душа жива, она рвется на волю из-под трухи лет и струпьев на ранах сердца.

— Почему ты хочешь исцелить меня, если я сам этого уже не хочу?

— Потому что я живу, только когда исцеляю. Чем тяжелее рана, чем больше сил отнимает врачевание, тем большая радость охватывает меня в случае успеха. Слишком многие в нашем мире в совершенстве освоили умение отнимать жизни. И слишком мало тех, кто хочет их спасать.