Под Куполом - Стивен Кинг

— Расти! — нервно окликнула Линда. — Дорогой!

Он протянул к трупу затянутую в перчатку руку, передумал, снял перчатку и обхватил пальцами шею. Потом приподнял голову Бренды и пощупал очень большой узел, образовавшийся чуть ниже затылка. Отпустил голову, перевернул тело на бок, чтобы осмотреть спину и ягодицы.

— Господи! — вырвалось у него.

— Расти, что?

Во-первых, она все еще в дерьме, подумал он… но не собирался этого озвучивать. Не собирался, даже если бы Рэндолф или Ренни слушали бы пленку только первые шестьдесят секунд, прежде чем раздавить кассету каблуком и сжечь. Эту подробность в описании тела Бренды он считал необходимым опустить.

Но знал, что не забудет.

— Ну что? — теребила его Линда.

Расти облизнул губы.

— У Бренды Перкинс трупное окоченение ягодиц и бедер, указывающее, что она мертва часов двенадцать, может, четырнадцать, трудно сказать. На обеих щеках синяки. В форме ладоней. В этом сомнений у меня нет. Кто-то взялся за ее лицо и резко повернул голову налево. Раздробил первый и осевой шейные позвонки, Цэ-один и Цэ-два. Возможно, сломал и позвоночник.

— Ох, Расти! — простонала Линда.

Он приподнял большим пальцем одно веко Бренды, потом другое и увидел то, чего боялся.

— Синяки на щеках и кровоизлияния в склеры — кровяные пятна на белках глаз — указывают на то, что смерть не была мгновенной. Она не могла дышать и задохнулась. Она могла быть в сознании. Но будем надеяться, что нет. Это все, что, к сожалению, я могу сказать. Девушки — Анджела и Дороти — умерли раньше всех. Состояние их разлагающихся тел предполагает, что находились они в теплом месте. — Он выключил магнитофон. — Другими словами, я не вижу ничего, что абсолютно обеляет Барбару, и ничего такого, чего мы уже не знали.

— А если его руки не соответствуют синякам на лице Бренды?

— Форма синяков слишком расплывчатая, чтобы что-то утверждать. Линда, я ощущаю себя величайшим глупцом этого мира. — Он вернул девушек, которым ходить бы по торговому центру Обурна, прицениваться к серьгам, покупать одежду, обсуждать бойфрендов, в темноту, закатив ящики с их телами в ниши. Потом вернулся к Бренде. — Дай мне тряпку. Я видел, что несколько лежат у раковины. Они даже выглядят чистыми, что в таком свинарнике тянет на чудо.

— Что ты…

— Просто дай мне тряпку. Лучше две. Намочи их.

— У нас нет времени…

— Придется найти.

Линда молча наблюдала, как ее муж тщательно оттирает ягодицы и бедра Бренды. Покончив с этим, он бросил грязные тряпки в угол, думая, что с удовольствием засунул бы одну в рот Стюарту, а другую — Фернолду, будь они здесь.

Он поцеловал Бренду в холодный лоб и закатил ящик с ее телом в охлаждаемую нишу. Уже взялся за ящик с Коггинсом, чтобы проделать с ним то же самое, но остановился. Лицо преподобного как следует не обмыли: кровь оставалась в ушах, ноздрях, въелась в лоб.

— Линда, намочи мне еще тряпку.

— Дорогой, мы здесь уже десять минут. Я люблю тебя за проявление уважения к мертвым, но есть и живые…

— Возможно, здесь кое-что есть. Коггинса избили по-другому. Я вижу это и без… намочи тряпку.

Больше Линда спорить не стала, намочила тряпку, отжала, протянула мужу. Наблюдала, как Расти стирает оставшуюся кровь с лица покойника, действуя мягко, но без той нежности, которую он выказывал, обмывая Бренду.

Она недолюбливала Лестера Коггинса (который однажды объявил в своем недельном радиообращении, что дети, которые поехали на встречу с Майли Сайрус,[139]рискуют попасть в ад), но от того, что открывалось ее глазам усилиями Расти, щемило сердце.

— Господи, он выглядит, как пугало после того, как подростки, бросая камни, использовали его вместо мишени.

— Об этом я тебе и говорю. Избивали его по-другому. Не кулаками, даже не ногами.

— А что это у него на виске? — указала Линда.

Расти не ответил. Только глаза над маской зажглись изумлением. И кое-чем еще: он начал смекать, что к чему.

— Что это, Эрик? Выглядит… ну, не знаю… как стежки.

— Все ясно. — Его маска дернулась, когда рот под ней растянулся в улыбке. Не радости — удовлетворенности. Мрачной улыбке. — И на лбу тоже. Видишь? И на челюсти. Этот удар сломал ему челюсть.

— И какое оружие оставляет такие следы?

— Бейсбольный мяч. — Расти задвинул ящик. — Не обычный, но золоченый. Да. Если ударить им с большого замаха, я думаю, может оставить. Я думаю, оставил. — Он наклонился к жене. Их маски соприкоснулись. Расти смотрел ей в глаза. — Такой мяч есть у Джима Ренни. Я видел его на письменном столе в кабинете, когда заходил, чтобы поговорить об исчезнувшем пропане. Насчет остальных я сказать ничего не могу, но, думаю, мы знаем, где умер Лестер Коггинс. И кто его убил.

После того как рухнула крыша, Джулия смотреть на пожар больше не могла.

— Пойдем ко мне, — предложила Роуз. — Комната для гостей в полном твоем распоряжении, на любое время.

— Благодарю, но нет. Сейчас мне нужно побыть одной, Роузи. Ну, ты понимаешь… с Горасом. Мне надо подумать.

— Где ты остановишься? С тобой все будет в порядке?

— Да. — Но Джулия не знала: будет или нет. Голова у нее работала, с процессом мышления ничего не изменилось, зато эмоциям кто-то вколол большую дозу новокаина. — Может, я зайду позже.

После ухода Роуз (она шла по другой стороне улицы и на прощание обернулась, чтобы помахать рукой) Джулия вернулась к «приусу», устроила Гораса на переднем сиденье, потом села за руль. Поискала взглядом Пита Фримена и Тони Гуэя, ни одного не увидела. Возможно, Тони повел Пита в больницу, чтобы тому смазали ожог какой-нибудь мазью. Казалось чудом, что ни один из них серьезно не пострадал. А если бы она не взяла Гораса на встречу с Коксом, собака, возможно, сгорела бы со всем остальным.

Когда пришла эта мысль, Джулия поняла, что эмоции совсем и не под наркозом, просто спрятались. Какой-то звук — вроде бы вой — вырвался у нее из груди. Горас навострил большие уши, озабоченно посмотрел на нее. Она пыталась сдержаться и не смогла.

Газета ее отца.

Газета ее деда.

Газета ее прадеда.

Пепел и зола.

Она поехала на Западную улицу, где свернула на заброшенную автостоянку за кинотеатром «Глобус». Заглушила двигатель, притянула к себе Гораса и минут пять плакала, прижавшись к его волосатому мускулистому плечу. Горас стоически это выдержал.

Выплакавшись, Джулия почувствовала себя лучше. Спокойнее. Возможно, спокойствие это обусловливалось шоком, но по крайней мере она могла думать. И подумала Джулия о том, что в багажнике лежала одна-единственная пачка газет. Перегнулась через Гораса, который по-дружески лизнул ее в шею, и открыла бардачок, набитый всякой всячиной, но Джулия подумала, что там… возможно…