Дублин - Эдвард Резерфорд

Письма от Уильяма приходили регулярно, раз в месяц. Джорджиана посылала ему деньги и делала это с радостью. А его письма были интересными. В Париже Уильям достаточно знал о делах в Ирландии. Во французской столице жили около тысячи ирландцев, сообщил он Джорджиане, и многие из них бежали туда после восстания. Были среди них и «Объединенные ирландцы». Большинство тех студентов, которых исключили из Тринити-колледжа, теперь учились в Париже. А Наполеон Бонапарт, генерал-авантюрист, теперь стал главой Франции как консул. Джорджиана развеселилась, узнав, что светский мир республики оставался таким же искателем наслаждений, как и при старом королевском правлении. Но при этом Уильям ни слова не говорил о возвращении в Дублин, и Джорджиана предполагала, что внук рад тому, что находится вдали от отца.

Всю весну и лето продолжались споры об объединении. Но когда подошел момент окончательного голосования, выиграло объединение: ирландский парламент сам проголосовал за собственное уничтожение. Но какими средствами это было достигнуто? Тут оказался прав Эммет.

Хотя само голосование происходило в новом веке, этот процесс целиком и полностью принадлежал прошлому. И парламент в своем последнем действе привел политическое искусство XVIII века к великолепной кульминации. Должности, титулы, наличные деньги. Никто и припомнить не мог, когда все это обещалось с такой неслыханной щедростью. Лесть, умащивание, восхваление, деньги. И пэры наравне с самыми скромными парламентариями продали свои голоса.

Не стоило и удивляться тому, что Геркулес вдруг увидел некую особую мудрость в объединении. Он не только возвысился в титуле, из скромного барона превратившись в графа Маунтуолша, но и попал в избранную группу ирландских пэров, получивших право заседать в британской палате лордов в Лондоне. И теперь он мог раздавать титулы и услуги своим друзьям. Он даже добился звания рыцаря для Артура Баджа, который, как он заверил правительство, был настолько преданным человеком, что это следовало поощрить.

И таким образом летом 1800 года Ирландия вошла в состав Соединенного Королевства.

Зимний сезон после этого события был странным. Джорджиана открыла дом, приходили люди, но Дублин наполовину опустел. Конечно, люди привозили дочерей для поиска супругов или для посещения театров. Но теперь не только не было парламента, куда многие с интересом заглядывали, но и самые крупные общественные и политические деятели перебрались в Лондон. Геркулес был настолько богат, что намеревался держать дома в обеих столицах, но большинству членов нового парламента такое было не по карману. И их дублинские дома стояли пустыми.

Особенно сильно пострадал северный берег Лиффи. Прежде за Колледж-Грин широкая Саквилль-стрит вела к нескольким районам, любимым парламентариями. Как-то ноябрьским утром Джорджиана, проезжая в карете через тот район, увидела старого Дойла, стоявшего перед красивым домом и что-то говорившего рабочим. Джорджиана никогда не знала точно, сколько Дойлу лет, лишь предполагала, что ему за восемьдесят.

— Дух его матери Барбары живет в нем, — говаривал Фортунат. — Кузина Барбара не оставляла дела до самого дня смерти, и он не оставит.

Велев кучеру остановиться и подождать, Джорджиана выбралась из кареты и подошла к старому торговцу, чтобы спросить, что он тут делает.

— Кое-что перестраиваю, — проворчал Дойл. — Арендаторы съехали. А других не найти.

Он стоял у открытой двери, и Джорджиана заглянула внутрь. Дом был вполне типичным для этого района. Длинный холл и лестница; красивая лепнина на потолке. На площадке посередине лестницы красовалось высокое окно с полукруглой аркой.

— И что вы будете делать?

— В гостиной устрою управляющего. А дом буду сдавать по комнатам.

— Но… — Джорджиана уставилась на благородное жилище. — Это ведь дом джентльмена.

— Так найдите мне джентльмена.

— И каким людям вы будете сдавать комнаты?

— Тем, кто заплатит. — Дойл пожал плечами. — У меня еще три пустых дома, а семь лишатся арендаторов в течение следующих трех лет. Так что я, скорее всего, все их тоже переделаю. Это результат объединения.

— Геркулес говорит, объединение ведет к прогрессу, — грустно заметила Джорджиана.

— Не всякий прогресс к лучшему, — невесело откликнулся старый ирландец.

Она посмотрела на окно, сквозь которое падал свет на пустое пространство лестницы. И это показалось Джорджиане символом нового убогого мира.

Но до февраля настоящая горечь объединения все же не ощущалась в полной мере. Джорджиана почувствовала ее тогда, когда как-то днем к ней неожиданно пришел Джон Макгоуэн, взволнованный донельзя, и закричал:

— Будь проклята эта Англия, Джорджиана! Нас предали!

Предателем вы становитесь только тогда, когда вас поймают на предательстве. Так, во всяком случае, считал Финн О’Бирн. У них ведь не было доказательств. И на обвинения Дейрдре в том, что он предал жителей Ратконана, он просто отвечал:

— И зачем бы я стал это делать? Какой в этом смысл?

А когда Дейрдре утверждала, что это именно он натравил йоменов на Бригид, Финн мог покачать головой и сказать:

— Она от горя повредилась в уме.

И большинство людей, включая даже родню самой Дейрдре, склонны были с ним согласиться.

Но Дейрдре не сдавалась. Она буквально отравила воздух в Ратконане для Финна. И к тому времени, когда в парламенте начались дебаты об объединении, он решил уехать из Ратконана и перебраться в город. Дейрдре испытывала некоторое удовлетворение от знания того, что это она его выгнала.

Но на самом деле, решил в итоге Финн, она оказала ему услугу. Устроившись в дешевом жилье в Либертисе, он нашел работу, чтобы поддерживать тело и душу, а через год пребывания в Дублине очутился на месте управляющего в одном из тех домов на северном берегу Лиффи, которые Дойл начал сдавать по комнатам. И через несколько месяцев стал весьма полезным помощником старого торговца. Он не только поддерживал в доме порядок, но и каким-то сверхъестественным образом всегда знал, когда арендатор задержит плату или, что было куда важнее, когда у него есть деньги, чтобы заплатить.

— Ты, похоже, знаешь, как у них идут дела, — одобрительно сказал Дойл и вскоре стал давать Финну разные мелкие поручения.

Он даже отправлял Финна собирать арендную плату в другие дома.

В результате этой деятельности Финн имел определенный доход, пусть и скромный. У него также оставалось свободное время, и он старался придумать, как его использовать к выгоде.

Ответ на этот вопрос дал ему английский король Георг III.

Когда Джон Макгоуэн в расстроенных чувствах примчался в дом Джорджианы, то высказал те потрясение и ужас, которые испытали католики по всей Ирландии.

Их предали.

Но так уж вышло, что предательство было ненамеренным. Когда Уильям Питт заверял, что для католиков в Ирландии обязательно будет что-нибудь сделано, то искренне верил, что сможет этого добиться. Но даже хитрый и осторожный премьер-министр недооценил силы, восставшие против него.