Родники рождаются в горах - Фазу Гамзатовна Алиева

Гусейн. Он только что вернулся с пастбища и сразу прибежал сюда. Вид у него был подавленный.

— Сидрат, ради аллаха, ничего не скрывай от меня, — просил он, вызвав ее в коридор.

Сидрат помолчала, размышляя.

— Она в тяжелом состоянии. Но раны на животе не очень глубокие. Будем надеяться…

Гусейн сказал:

— Я многое испытал. И на войне и… Да что говорить, ты сама знаешь, — он махнул рукой, — а вот сегодня, когда она не встретила меня во дворе, не бросилась мне на шею… — Гусейн замолчал, отвернулся. — А еще утром, когда я уезжал в горы, она сказала: «Привези мне ягненка…»

— Кого? — спросила Сидрат, думая о своем.

— Ягненка, говорю, просила…

Гусейн закрыл глаза рукой и, тихо ступая, пошел к выходу. Сидрат хотела побежать за ним, утешить, но не смогла…

…Джамиля поправлялась. Осталось еще одно: пересадка кожи. Сидрат сказала об этом медсестре, а наутро, придя в больницу, удивилась: откуда столько народу? В больничном дворе и в коридоре стояли девушки. Они пришли сюда, чтобы отдать Джамиле кусочки своей кожи.

Много тяжелых операций пришлось сделать Сидрат, потяжелее этой. Но, казалось, никогда ей не было так трудно, как сейчас: уж очень она жалела девочку. Унылая, лежала Джамиля на кровати: каждое движение причиняло ей боль. А теперь новое мучение — пересадка кожи. Сидрат вспомнила военный госпиталь, обожженную летчицу. Тогда ее оперировал Константин Александрович. А Сидрат дала ей свою кожу. И теперь на ее правой руке, чуть ниже локтя, четырехугольный, как заплатка, след шрама.

Сидрат пыталась вспомнить, как делал операцию Константин Александрович. Закрыв глаза, она оживляла в памяти его движения… Когда все было готово и она вышла из операционной, чтобы еще раз осмотреть Джамилю, в коридоре к ней подошел Гусейн.

— Я тебя очень прошу, Сидрат, — сказал он, лицо у него было потухшим, — если нет надежды, не мучай ее. Пожалуйста. Зачем ей зря страдать?

— Успокойся. От твоих мучений никому пользы нет, — рассердилась Сидрат.

— А все-таки. Вдруг зря, — не отступал Гусейн.

— У девочки и лицо чистое. Только на теле останутся шрамы, — и не обращая внимания на последние слова Гусейна, она быстро пошла по коридору.

На кровати, опершись на подушки, сидела забинтованная Джамиля и играла с куклами.

— Штарших надо шлушать. С огнем нельзя шутить, — строго внушала она кукле. Тряпочная кукла смотрела на нее выпученными нарисованными глазами.

— Здравствуй, доченька, — весело сказал Гусейн, входя в палату. — Смотри, какие бусы тебе папа купил.

— Ой, бусы, — воскликнула Джамиля, протягивая руки. — А где я их повешу? У меня ведь шея больная, — и добавила, подумав: — Я их кукле надену.

— Ты скучала по папе, моя маленькая? — спросил отец, отодвигая простыню и садясь на кровать. — А почему чуду не ела?

— Мне тетя Шидлат принешла печенье, булку и меду и еще шказала, что шкоро мне можно домой.

— Ах, Гусейн, опять ты нарушаешь порядок, — войдя в палату, всплеснула руками Сидрат. — Халат ведь не для того тебе дали, чтобы он на стуле валялся.

— Как я старался быть примерным. И вот опять попался. — Гусейн встал, накинул на себя халат.

— У нас сегодня субботник, — сказала Сидрат, устало опускаясь на стул и обмахиваясь косынкой, — освобождаем место для фундамента. Весной следующего года здесь будет новое здание больницы.

— Если нужна моя помощь — я готов, — живо откликнулся Гусейн.

— И я, — проговорила Джамиля, вслушиваясь в их разговор. Ее руки, перевязанные марлей, пропитанные рыбьим жиром, вскинулись и обвились вокруг шеи Сидрат. А губы поцеловали Сидрат в щеку несколько раз подряд. — Тетя Шидлат, тетя Шидлат, я никогда больше не подойду к огню. Папа, — она скосила глаза на отца и сказала с укором, — а если бы тогда меня отпустил к тете Шидлат, я бы не сгорела.

— Да, да, Джамиля, надо было прийти ко мне, дорогая… А теперь лежи тихо и закрой глазки. — Сидрат накрыла ее одеялом.

— Мои дети думают, что у тебя нет других забот, кроме них, — вздохнул Гусейн. — Не хочу я, чтобы они привыкали к тебе, — голос его прозвучал неожиданно резко, к добавил, уже мягче: — Ты не пойми это плохо, просто потом мне придется туго.

Сидрат пожала плечами:

— Я же не собираюсь ехать на край света.

— Я вчера получил письмо от Мусы, — продолжал Гусейн, — не поверишь, полписьма о тебе.

— А Асият не такая откровенная со мной, — сказала Сидрат, краснея.

— Ее можно понять. Она боится…

— Чего, Гусейн?

Но в это время вбежала встревоженная сестра и позвала Сидрат к больному.

— Смотри, Джамиля, когда ты попала в больницу, поля были в снегу. А эта речка еще спала подо льдом. Деревья стояли голые. Им было очень холодно. Они застыли от мороза. А теперь, ты видишь, уже весна. Везде весна. И этот ручеек, смотри, как торопится. Куда, ты думаешь, он спешит? А? К морю! Как ты домой. А деревья оделись в новые платья. Как и ты сегодня, — говорила Сидрат, ведя за руку Джамилю. Они шли по тропинке, которая разделяла поле пополам. А рядом бежал ручеек и пел свою веселую песенку.

— Тетя Шидлат, на мне тоже платье холошее. Новое, — говорила Джамиля, трогая пальцами подол.

— А косынка у тебя такая голубая, будто от неба отрезали кусочек.

— А туфли какие. Это Муша пришлал.

— Какие туфли!

— А почему папа не пришел за мной? — спросила Джамиля, вдруг останавливаясь, и посмотрела на Сидрат тревожно.

— Твой папа поехал встречать отару. Сегодня овцы возвращаются с зимнего пастбища.

— Он мне ягненка привезет, — вспомнила Джамиля, — А наша корова отелилась. Я тебе дам теленка. Хочешь теленка? Ашият говорила, что у нас тринадцать цыпленок, — Джамиля болтала без умолку.

— Тринадцать цыплят. Тринадцать цыплят. Кому надо тринадцать цыплят, — приговаривала Сидрат, подбрасывая ее на руках и целуя.

Дорога шла мимо кладбища. Здесь было тенисто и грустно. Джамиля потянула Сидрат туда, за ограду.

— Мы же домой спешим, золотко, — пыталась отговорить ее Сидрат.

— Нет, я хочу, — упрямо повторяла девочка и все тянула Сидрат за руку. — Мне Али говорил, если поштоять у ног могилы, то мама наш увидит. Мы всегда шюда ходим, когда папы и Ашият нет дома.

— Лучше завтра, — все еще сопротивлялась Сидрат.

— Я хочу шейчаш. Пусть мама увидит меня в этом красивом платье.

Пришлось Сидрат свернуть к кладбищу. Они прошли мимо грустных холмиков, поросших старой и молодой травой. Вот и могила Чакар. Джамиля остановилась, внимательно вглядываясь в землю у своих ног, и вдруг, упав на могилу, тихонько заплакала.

«Надо было идти другой дорогой», — с тоской подумала Сидрат. Они-то считали, что девочка все давно забыла.

— Джамилька, не