Белые и синие - Александр Дюма

Другие, видя, что сверкающие на солнце ружейные стволы пугают лошадей, заставляли их пятиться, а затем, поднимая их на дыбы, опрокидывались вместе с животными на штыки.

Раненые ползали по земле, подобно змеям, ускользая от выстрелов, и подрезали нашим солдатам подколенные сухожилия.

Ролан, вооруженный двуствольным ружьем, как всегда в подобных сражениях, при каждом выстреле убивал одного из командиров неприятеля.

Фаро направлял огонь из мечети, и уже не одна рука, поднимавшая саблю для удара, безвольно повисала, пораженная пулей из окна галереи минарета.

Ролан, видя, что число его солдат уменьшается, и понимая, что не сможет долго выдерживать такую борьбу, хотя уже три ряда трупов опоясывали как стена его крошечное войско, приказал открыть двери мечети; продолжая сеять смертоносный огонь, он с олимпийским спокойствием пропустил своих солдат вперед и последним вошел за ними.

Французы принялись отстреливаться из всех окон мечети, но турки выдвинули вперед пушку и навели ее на дверь.

Ролан стоял у окна, и все увидели, как три артиллериста, которые подошли к фитилю запала, упали один за другим.

Тогда один из всадников промчался возле пушки во весь опор и выстрелил по запалу прежде, чем кто-либо догадался о его намерении.

Пушка прогремела, лошадь с всадником отлетела на десять шагов, но дверь была выбита.

Турки трижды устремлялись к выбитой двери, пытаясь проникнуть в мечеть, но их встречал такой шквал огня, что они всякий раз отступали.

Придя в бешенство, мусульмане объединяются и бросаются в атаку в четвертый раз; но теперь лишь несколько выстрелов слышатся в ответ на их дикие крики.

У маленького войска кончились боеприпасы.

Гренадеры встречают неприятеля, выставив вперед штыки.

— Друзья, — кричит Ролан, — помните, что вы поклялись умереть, но не сдаваться Джеззару Мяснику, который велел отрубить головы нашим товарищам.

— Клянемся! — хором отвечают двести солдат Ролана.

— Да здравствует Республика! — восклицает Ролан.

— Да здравствует Республика! — подхватывают французы.

Каждый из них готовится к смерти, но собирается дорого продать свою жизнь.

В это время на пороге появляется группа офицеров во главе с Сиднеем Смитом. Их сабли вложены в ножны.

Смит снимает шляпу и показывает жестом, что хочет говорить.

Воцаряется тишина.

— Господа, — произносит он на превосходном французском языке, — вы храбрецы, и никто не скажет, что у меня на глазах уничтожают людей, которые вели себя как герои. Сдавайтесь; я обещаю сохранить вам жизнь.

— Это и много и мало, — отвечает Ролан.

— Чего же вы хотите?

— Убейте нас всех до одного или отпустите.

— Вы многого хотите, господа, — говорит коммодор, — но таким людям, как вы, нельзя ни в чем отказать. Позвольте лишь выделить вам охрану из англичан, которая будет сопровождать вас до городских ворот; иначе ни один из вас не доберется до них живым. Вы согласны?

— Да, милорд, — отвечал Ролан, — нам остается лишь поблагодарить вас за любезность.

Сидней Смит, оставив двух английских офицеров охранять дверь, вошел в мечеть и пожал Ролану руку.

Десять минут спустя прибыл английский конвой.

Французские солдаты со штыками на конце ружейных стволов и офицеры с саблями в руках прошли по улице, которая вела к французскому лагерю, провожаемые проклятиями мусульман, завыванием женщин и криками детей.

На самодельных носилках из ружей несли десять или двенадцать раненых (среди них был Фаро). Богиня Разума шагала рядом с носилками младшего лейтенанта, сжимая в руке пистолет.

Смит и английские солдаты провожали гренадеров, которые колонной прошли перед двумя рядами солдат в красных мундирах; те отдавали им честь до тех пор, пока они не оказались вне пределов досягаемости турецких пуль.

А Бонапарт, как было сказано, удалился в свою палатку. Он велел принести ему Плутарха и читал биографию Августа; думая о Ролане и его храбрецах, которых в этот час, вероятно, убивали турки, он бормотал, подобно Августу после сражения в Тевтобургском лесу: «Вар, верни мне мои легионы!»

На сей раз ему не у кого было требовать свои легионы: он сам оказался в роли Вара.

Внезапно послышался сильный шум и до него донеслись голоса, распевавшие «Марсельезу».

Чему они радовались и отчего они пели, эти солдаты, в то время как их генерал плакал от ярости и горя?

Бонапарт бросился к выходу из палатки.

Первым делом он увидел Ролана, своего адъютанта Рембо и младшего лейтенанта Фаро, прыгавшего на одной ноге, как цапля: другая была пробита пулей.

Раненый опирался на плечо Богини Разума.

За ними следовали двести солдат, которых Бонапарт считал погибшими.

— Ах! Дружище, — сказал он, пожимая руки Ролана, — а я уже не надеялся тебя увидеть, решив, что ты сгорел в этом пекле… Черт возьми, как вам удалось оттуда выбраться?

— Рембо вам об этом расскажет, — отвечал Ролан, удрученный тем, что обязан жизнью англичанину. — Я не могу говорить: меня слишком мучит жажда, я должен напиться.

Взяв со стола сосуд из пористой глины, в котором вода всегда оставалась холодной, он осушил его залпом, а Бонапарт тем временем отправился к своим солдатам, радуясь их возвращению, тем более что он уже не ожидал когда-либо их увидеть.

Вспоминая на острове Святой Елены о Сен-Жан-д'Акре, Наполеон сказал: «Судьба Востока заключалась в этой крепостишке. Если бы Сен-Жан-д'Акр пал, я изменил бы облик мира!»

Этот вздох сожаления, вырвавшийся у Бонапарта двадцать лет спустя, дает понять, что должен был он испытывать, когда, признав, что не может взять эту крепость, велел огласить во всех дивизиях армии следующий приказ.

Бурьенн, как всегда, написал под его диктовку:

«Солдаты!

Вы преодолели пустыню, отделяющую Африку от Азии, быстрее, чем арабы. Армия арабов, которая выступила в поход, чтобы завоевать Египет, уничтожена. Вы взяли в плен ее генерала, захватили ее походное снаряжение, поклажу, бурдюки, верблюдов.

Вы овладели всеми крепостями, которые стоят на страже у колодцев пустыни.

Вы рассеяли на поле битвы у горы Табор тьму воинов, явившихся со всех концов Азии в надежде разграбить Египет.

Наконец, после того как с горсткой солдат мы в течение трех месяцев вели войну в сердце Сирии, захватив сорок орудий полевой артиллерии, пятьдесят знамен, взяв в плен шесть тысяч человек и срыв укрепления Газы, Яффы, Хайфы и д'Акра, мы возвращаемся в Египет, ибо пора высадить там десант.