Север и Юг - Элизабет Гаскелл

Нет! Не было ничего, в чем она могла бы наставлять подрастающее поколение крэнфордцев, разве что они с охотой и прилежанием попробовали бы научиться у нее терпению, смиренной кротости, доброте и умению тихо довольствоваться тем малым, что было ей дано. Я ломала и ломала голову до той минуты, пока Марта, вся опухшая от слез, не объявила, что обед подан. У мисс Мэтти были свои маленькие привычки, которые Марта обыкновенно считала пустыми капризами, не стоящими ее внимания, детскими фантазиями, от которых пятидесятивосьмилетней старушке пора было бы избавиться. Но сегодня Марта не забыла ни о чем. Хлеб был нарезан с той немыслимой степенью совершенства, которую, как помнилось мисс Мэтти, предпочитала ее матушка, а занавеска на окне была задернута так, что совсем скрывала от взгляда глухую стену соседней конюшни, но не заслоняла ни единого листочка на тополе, одевавшемся в нежный весенний наряд. К мисс Мэтти Марта обращалась тем тоном, который эта верная, но грубоватая служанка обычно приберегала для маленьких детей, — я еще ни разу не слышала, чтоб она так говорила со взрослыми.

Я забыла предупредить мисс Мэтти о пудинге и опасалась, что она не воздаст ему должного, так как у нее в этот день совсем не было аппетита. А потому, воспользовавшись минутой, когда Марта унесла жаркое, я посвятила мисс Мэтти в эту тайну. Ее глаза наполнились слезами, и она не могла вымолвить ни слова удивления или восторга, когда Марта вернулась, гордо неся перед собой пудинг, которому с неподражаемым искусством была придана форма льва couchant.[90]Лицо Марты сияло, и она поставила блюдо перед мисс Мэтти с торжествующим «вот!». Мисс Мэтти хотела поблагодарить ее и не смогла. Тогда она взяла руку Марты и ласково ее пожала, отчего Марта расплакалась, да и я с трудом сохранила необходимое самообладание. Марта выбежала из комнаты, а мисс Мэтти пришлось раза два откашляться, прежде чем она смогла заговорить. Наконец она сказала:

— Как мне хотелось бы сохранить этот пудинг под стеклянным колпаком, милочка.

Образ льва couchant с глазками-изюминками, вознесенного на почетное место в середине каминной полки, так подействовал на мою взбудораженную фантазию, что я начала смеяться, несколько удивив мисс Мэтти.

— Право, милочка, мне приходилось видеть под стеклянными колпаками и куда более некрасивые предметы, — заметила она.

Я также их видела — много и часто, а потому я придала своему лицу серьезное выражение (и тут же чуть не расплакалась), после чего мы обе принялись за пудинг, который и правда был удивительно вкусным, — и все-таки каждый кусочек застревал у нас в горле, так полны были наши сердца.

Нам надо было о многом подумать, а потому в послеобеденные часы мы почти не разговаривали, и они прошли очень спокойно. Но когда Марта принесла чайный прибор, меня осенила новая мысль. А почему бы мисс Мэтти не начать торговать чаем? Почему бы не стать агентом Индийской чайной компании, существовавшей в те годы? Я не могла обнаружить в этом плане никаких темных сторон, а преимуществ он сулил много — конечно, при условии, что мисс Мэтти согласится снизойти до столь плебейского занятия, как торговля. Чай не был ни сальным, ни липким, что было важно, так как мисс Мэтти не переносила ничего сального и липкого. Для него не потребуется витрины. Правда, без небольшой благородной дощечки с указанием, что ей дано разрешение торговать чаем, обойтись будет нельзя, но, наверное, дощечку эту удастся прибить так, чтобы ее никто не видел. К тому же чай легок, и мисс Мэтти будет нетрудно снимать его с полок. Против моего плана было только одно возражение: он включал необходимость покупать и продавать.

Я рассеянно отвечала на вопросы, которые мисс Мэтти задавала мне почти столь же рассеянно, как вдруг мы услышали тяжелые шаги на лестнице и тихий шепот под дверью, которая вдруг приоткрылась и тотчас опять захлопнулась, точно под воздействием невидимой силы. Потом в гостиную вошла Марта, таща за собой высокого широкоплечего молодца, совсем багрового от смущения, которое заставляло его то и дело приглаживать волосы.

— С вашего разрешения, сударыня, это всего только Джем Хирн, — объяснила Марта.

Она так запыхалась, что, видимо, ей пришлось приложить некоторые физические усилия, прежде чем она преодолела его нежелание вступить в аристократические пределы гостиной мисс Матильды Дженкинс.

— И, с вашего разрешения, сударыня, он хочет сейчас же обвенчаться со мной. И, с вашего разрешения, сударыня, нам надо бы подыскать себе жильца, кого-нибудь тихого и спокойного, чтобы свести концы с концами, а уж дом мы выберем самый удобный. И, милая мисс Мэтти, уж простите меня за дерзость, только не согласились бы вы поселиться у нас? Джем этого хочет не меньше меня… Что же ты молчишь, дуралей? (Вполголоса Джему.) Мог бы и поддакнуть мне. Но он все равно очень этого хочет, верно ведь, Джем? Только, видите ли, он немножко ошалел, что ему приходится говорить с благородной дамой.

— Да не в том дело, — перебил ее Джем. — А просто ты меня совсем ошарашила: я ж вовсе не думал жениться так вот, в один присест, ну и от такой спешки и правда ошалеть можно. Я вовсе и не против, сударыня (это было адресовано мисс Мэтти), да только Марта если уж что заберет в голову, так чтоб сразу было по ее, а женитьба, сударыня, женитьба мужчине предел кладет, можно сказать. Ну а как дело будет кончено, я и сам, пожалуй, спасибо скажу.

— С вашего разрешения, сударыня, — заявила Марта, которая дергала его за рукав, толкала локтем и еще по-всякому старалась заставить замолчать, — не надо его слушать. Он сейчас опомнится. Да ведь вчера вечером он от меня не отставал: когда да когда мы поженимся — и только пуще уговаривал, как я сказала, что пока ни о чем таком и думать не хочу. Ну вот он от радости и растерялся немножко. А насчет того, чтобы взять жильца, так ты, Джем, этого не меньше меня хочешь, сам ведь знаешь. (Новый удар локтем под ребра.)

— Само собой, если мисс Мэтти согласится поселиться у нас, а так нужно мне очень, чтобы в доме чужой народ толокся! — объявил Джем весьма нетактично, что, как я заметила, совсем вывело Марту из себя: ведь она изо всех сил старалась представить дело так, будто оба они мечтают о жильце и мисс Мэтти сделает им большое одолжение, дав согласие поселиться у них.

Что до мисс Мэтти, то они ввергли ее в полную растерянность. Принятое ими (а вернее говоря, Мартой) решение тотчас вступить в брак ошеломило ее и совсем заслонило план Марты.

— Брак — вещь очень серьезная, Марта, — начала она.

— Что верно, то верно, сударыня, — изрек Джем. — Но не то чтобы я что имел против Марты…

— То ты мне проходу не давал, чтобы я скорее согласилась пойти за тебя, — заявила Марта, вся красная и готовая расплакаться от досады, — а теперь срамишь меня перед хозяйкой.

— Да что ты, Марта! Ладно тебе! Только человеку нужно и дух перевести, — сказал Джем, пытаясь взять ее за руку, но это ему не удалось. Тогда, заметив, что она обиделась гораздо сильнее, чем ему казалось, Джем, видимо, постарался собраться с мыслями и с прямодушным достоинством (за десять минут до этого я бы ни за что не поверила, что он может так выглядеть) сказал, повернувшись к мисс Мэтти: — Сударыня, вы ведь понимаете, что я не могу не уважать тех, кто был добрым с Мартой. Я же с самого начала думал, что она будет моей женой — только попозже, а она всегда твердила, что добрее вас никого на свете нет. И хоть, если по чистой совести сказать, обыкновенные жильцы мне ни к чему, но коли вы, сударыня, окажете нам честь поселиться у нас, то уж Марта все сделает, чтобы вам было хорошо, а я постараюсь поменьше попадаться вам на глаза: по-моему, это самое лучшее, что может сделать такой неотесанный парень, как я.