Полководец. Война генерала Петрова - Владимир Васильевич Карпов

вспомню прохождение пленных гитлеровцев через Москву, встает перед глазами зеленоватая, как плесень, масса бредущих людей, и среди них лицо бритого офицера с желтыми, оскаленными от ненависти зубами и черным мосластым кулаком.

Но это впечатление выплыло позже, а тогда я с удовольствием и гордостью позировал перед кинокамерой. И еще помню, не соответствовало мое настроение тому, как вели себя москвичи, глядевшие на пленников. Они были суровы, а меня распирало ощущение счастья. Ну как же мне не радоваться и не быть счастливым, стоя живым в Москве, на площади Маяковского, с Золотой Звездой на груди, которую мне вручили несколько дней назад в Кремле.

Хочется мне сказать и об этом незабываемом событии несколько слов. Как человек узнает, что ему присвоили звание Героя? Ну, в своей воинской части он получает поздравительную телеграмму. А я после ранения находился в госпитале, от полка оторвался. Иду 6 июня по улице Горького, смотрю — пожилая женщина наклеивает на щит свежие газеты. Все мы в те дни ждали сообщения Совинформбюро. Вот и я, увидев эту женщину, подумал: «Надо посмотреть, какие новости на фронте». Подошел. Прочитал. А потом скользнул взглядом по статьям на первой полосе и вдруг вижу «Указ…» и мои фамилия, имя, отчество. Я сразу как-то даже не отреагировал. Прочитал еще раз. Вдруг женщина, наклеивавшая газеты, видно, заметив перемену в моем лице (на голове у меня еще были бинты), спрашивает:

— Тебе плохо, сынок?

Я очнулся, засиял и молвил:

— Очень мне хорошо, мамаша. Дайте я вас поцелую!

— Так за что же, милый?

— А вот вы наклеили, и я узнал, что Герой!

— Правда? Где?

Я показал.

— Ну тогда давай я тебя поцелую. Поздравляю тебя, милый, дай бог тебе здоровья и счастья.

Она меня поцеловала, я ее. А прохожие с недоумением смотрели на нас, не понимая, по какому поводу молоденький офицер целуется со старушкой, у которой в одной руке ведро с клейстером, а в другой сумка с газетами.

В тот же день я едва не попал в комендатуру из-за этого радостного известия. Прочитав Указ, пошел я в наградной отдел уточнить, может быть, это и не мне присвоено звание, а однофамильцу. Прихожу. Обращаюсь к майору, который сидит за перегородкой. Сразу мне этот тыловик не понравился — упитанный, холеный. Может быть, он был хорошим человеком, но, по моему тогдашнему восприятию, глаза у. него были какие-то нехорошие, подозревающие.

— А почему, — спрашивает, — вы думаете, что это вы?

Действительно. Указ только что опубликован, и вот Герой тут как тут, в этот же день, как говорится, явился — не запылился! Но это теперь, спустя много лет, я так рассуждаю, а тогда я был молод (двадцать два еще не исполнилось), да и нервишки у нашего брата фронтовика, поизносились. Мне показался обидным и вопрос майора, и особенно его взгляд. Не задумываясь, выпалил:

— Потому, что я не сидел всю войну, где сидите вы…

Майор покраснел и зло одернул меня:

— Не забывайтесь, старший лейтенант, а не то я позвоню в комендатуру и… — Он не договорил, протянул мне лист бумаги. — Вот заполните анкету. Укажите адрес, где сейчас живете. Проверим. Если вы — вызовем.

Ну а через несколько дней пришло приглашение в Кремль. Неправда, будто бы там предупреждали, чтоб не жать крепко руку Михаилу Ивановичу Калинину. Никто нас об этом не просил. Наверное, это выдумка. Хотя пожать руку целому залу не просто, иной на радостях так стиснет, наверное, хрустели старые косточки у добрейшего нашего Всесоюзного старосты, как тогда называли Калинина.

Собрались мы в назначенный час в Свердловском зале. Сидим, ждем. Рядом со мной летчик, у него несколько орденов на груди.

Я его спрашиваю:

— Какой тут порядок, товарищ капитан? Что надо говорить, когда вызовут?

— Не знаю, я все ордена на фронте получал.

И вдруг выходит Калинин, точно такой, как на фотографиях: небольшого роста, белая бородка клинышком, очки в металлической оправе. Встретил его секретарь Президиума Верховного Совета А.Ф. Горкин, у которого на столах уже разложены коробочки с орденами, удостоверения. Хотел я другого соседа спросить, какой же все-таки порядок вручения, и вдруг слышу — меня вызывают. Оказывается, вручение наград начинается с Героев. Как оказалось, в этот день таких было трое среди награжденных, начали с меня.

Вышел я к столу несколько растерянный. Калинин мне подает грамоту Героя, а на ней целая горка: коробочка с орденом Ленина, коробочка с Золотой Звездой, удостоверение, проездные купоны.

Награды на красном бархате золотом горят. А я, как в счастливом сне, смотрю на Калинина и улыбаюсь.

— Поздравляю вас, товарищ, с присвоением звания Героя Советского Союза.

— Служу Советскому Союзу! — машинально ответил я, как и полагалось по уставу.

Михаил Иванович по-отцовски, с сожалением на меня посмотрел. Вид у меня действительно был не геройский — похудел я после ранения, побледнел, тощая шея торчит из воротника гимнастерки.

— Сколько вам лет? — спросил Калинин.

— Двадцать два, Михаил Иванович.

— И уже Герой! Молодец. Желаю вам дальнейших успехов.

Сел я на место, привинтил мне летчик-сосед звездочку на гимнастерку, все на меня смотрят, улыбаются. А я все не могу понять, что это я — Герой! Вышел на Красную площадь, опять прохожие оглядываются на меня с доброжелательными улыбками. А я все еще не ощущаю, что это именно со мной произошло. Подошел к витрине магазина, делаю вид, будто рассматриваю товары, а на самом деле на свое отражение гляжу.

Долго стоял, смотрел, все не верилось.

ЛЕЧЕНИЕ

Петров ехал в Москву на видавшем виды фронтовом «виллисе» в сопровождении своих верных помощников — водителя и той группы обеспечения, которая была с ним повсюду. На долгом пути до столицы Петров много думал, стараясь понять, что же произошло на этот раз. Каких-то видимых причин для недовольства его действиями и работой, по его мнению, не было. Конечно, Петров понимал, что дело не в болезни — больным он себя не чувствовал, видимо, что-то произошло в Ставке.

Позднее все прояснилось, стало известно, какое письмо написал Л.З. Мехлис. Но в те часы, когда Петров ехал в Москву, он не знал о письме и, естественно, был очень огорчен из-за проявленной к нему очередной несправедливости.

Собирая материалы к этой главе, я искал людей, которые бы могли подробно рассказать мне о событиях, связанных с освобождением от должности командующего 2-м Белорусским фронтом, о том, чем занимался Петров в Москве, о чем говорил.

Один из них — водитель того самого «виллиса», на котором ехал Петров