Дом правительства. Сага о русской революции - Юрий Слезкин

Не все были согласны. Один делегат перебил Преображенского словами «нам не нужен такой человек, который думает одно, а говорит совершенно другое»; другой (Иван Кабаков, первый секретарь Уральского обкома и крестьянский сын, окончивший церковно-приходскую школу) сказал: «Неверно, что программа, выдвигаемая Лениным и Сталиным, когда-то принималась рабочими, голосующими за эти тезисы, слепо. Рабочие голосовали за тезисы Ленина – Сталина как раньше, так и теперь горячо и убежденно; они с воодушевлением принимают программу, изложенную на XVII съезде товарищем Сталиным, потому что здесь выражены пролетарская программа, чаяния и желания рабочего класса всего мира». На заключительном заседании Радек похвалил депутатов за то, что они отвергли выступление его «приятеля» Преображенского. «Если нас ряд лет обучали и мы еще не могли притти на съезд и сказать партии: благодарим за науку, мы теперь все твердо усвоили и в дальнейшем грешить не будем (смех), то дело было бы плохо. И я буду надеяться, что у Преображенского это была просто обмолвка»[1008].

Но так ли это? Какие выводы должны были сделать Радек, его приятель Преображенский, другие бывшие оппозиционеры и все те, кто мог согрешить в будущем? Делегаты знали, что наука далась Радеку нелегко. «Я был партией послан, немножко недобровольно (смех), на переучебу ленинизму в не столь отдаленные города… И я должен был только с грустью констатировать, что то, что не вошло в разум через голову, должно было войти с другой стороны (взрыв хохота)». Чтобы убедиться, что блудные сыновья партии говорят что думают, а думают как нужно, потребовалось не только влезть под череп психологии, но и добраться до самых костей рабства – с другой стороны[1009].

Но как определить, что сплоченность подлинна и что Радек и его, как он выразился, «согрешники» говорят что думают? «Товарищ Зиновьев говорил в достаточной степени горячо, – признал бывший зять Сольца Исаак Зеленский, – но в какой мере он говорил искренне, я думаю, вы все со мной согласитесь, что это покажет будущее». Киров посвятил один из разделов своей речи развернутой метафоре дисциплинированной армии, которая одерживает одну победу за другой, пока отдельные группы дезертиров, в том числе некоторые бывшие командиры, прячутся в обозе, саботируют приказы и все чаще фигурируют в планах противника.

«Слова – вздор, тлен, сотрясение воздуха». Спустя четыре года после того, как Томский спросил, должен ли он «каяться, каяться без конца и только каяться», ответ оставался утвердительным. Без слов было не обойтись (окон в душу не так много), но они должны были подкрепляться добрыми делами. Добродетель – большевистская и любая другая – означает верность вечному закону. Чтобы добродетель проявлялась спонтанно и естественно, ее необходимо культивировать и, в особых случаях, прививать. Хор Кирова, Борис Ройзенман, получил один из первых орденов Ленина за заслуги «по выполнению специальных особой государственной важности заданий по чистке государственного аппарата в заграничных представительствах Союза ССР»[1011].

«Ну теперь и довольно о них!» – прокричал «голос из зала» во время речи Зеленского. Обозная рать была жалка и немногочисленна, и, как сказал Киров, «съезд без особого внимания слушал выступления этих товарищей». Делегаты пели могучую победную песню и обсуждали «осуществление той программы, которую нам нарисовал товарищ Сталин». Чтобы «напрасно не ломать голову над вопросом о том, какое вынести решение, какую вынести резолюцию по докладу товарища Сталина», они проголосовали за предложение Кирова «принять к исполнению, как партийный закон, все положения и выводы отчетного доклада товарища Сталина. (Голоса: «Правильно!» Бурные, продолжительные аплодисменты. Все встают, аплодируя.)»[1012]

* * *

Творческое осмысление результатов «съезда победителей» выпало на долю Первого съезда советских писателей, открывшегося 17 августа 1934 года, с опозданием более чем на год. Партийный съезд объявил о победе сталинской революции и отождествил идеологическое вещество с товарищем Сталиным. Задачей съезда писателей было определить, что это значит на культурном фронте.