Эра войны. Эра легенд - Майкл Дж. Салливан

Наконец путники вышли из леса. На поляне у пруда обнаружилась хижина, сложенная из замшелых камней и побелевших от времени переплетенных ветвей. Высокая тростниковая крыша, увитая лозой, напоминала остроконечную шляпу. Из трубы поднималась струйка дыма, в маленьком оконце виднелся свет.

– Пришли, – заключила Тресса и тихо запела:

– Значит, у песни есть еще слова? – хриплым шепотом спросила Мойя.

– Да.

– Почему ты раньше не сказала?

– Если бы мы не нашли остров, они бы не понадобились. Даже после первого куплета вы смотрели на меня как на дуру, а если бы я спела всю песню от начала до конца, вы бы решили, будто я совсем чокнутая.

Все столпились вокруг Мойи. Та стояла рядом с колодой, в которую был воткнут топор. На поверхности колоды и лезвии топора темнели подозрительные багровые пятна. С остроконечной крыши стекали струи дождя. На черной глади пруда расходились многочисленные круги. Тяжелые капли плюхались в ведро с камнями, стоящее у двери.

– Раз уж мы не собираемся идти на штурм, может, я постучу? – вызвался Тэш и, не дождавшись ответа, шагнул вперед.

– Погоди. – Мойя убрала мокрые волосы со лба. – Лучше я. – Она отдала Одри Тэкчину, поставила вещевой мешок на траву, глубоко вздохнула, крепко сжала кулаки и повернулась к хижине.

– Я с тобой, – сказал фрэй.

– Не надо. Одно дело, когда к старушке стучится женщина, и совсем другое – воин в полном вооружении.

– Тогда идем вместе. – Брин тоже поставила свой мешок на землю.

– Брин, не надо, – запротестовал Тэш. – Ты же…

– Я пойду.

– Там живет не обычная старушка, и мы к ней не с дружеским визитом.

– Согласен с Тэшем, – заявил Тэкчин. – Не стоит относиться к ней, как к Падере.

– А что, надо относиться как к медведице в берлоге? – возразила Мойя. – Может, копья себе сделаем, огонь разведем? Если это действительно та, о ком мы думаем, она обитает здесь уже очень давно и привыкла иметь дело с куда худшими тварями, чем мы с вами.

Тэкчин нахмурился.

– Малькольм не отправил бы нас на съедение, – вставила Тресса.

– Вот видишь? – ухмыльнулась Мойя.

– Значит, теперь ты веришь Трессе? – удивился Тэкчин.

– Малькольм не мог знать наверняка, – вмешался Тэш. – Я жил вместе с ним; он даже сапоги вечно не на ту ногу надевал.

– Не мог раньше об этом сказать? – фыркнула Мойя. – Ладно, оставайтесь здесь. Если нас с Брин съедят, поступайте по своему усмотрению.

– Я отправился с вами не для того, чтобы Брин съели, – решительно заявил Тэш.

– А я думала, ты отправился с нами из любви ко мне, – парировала Брин.

– Так и есть.

– Тогда стой и жди.

Тэш хотел ответить. Брин приложила палец к его губам.

– Ты рискуешь собой в Харвуде, и я не возражаю, потому что люблю тебя. Я понимаю, сражения – важная часть твоей жизни.

– Я – воин, это мой долг.

Брин кивнула.

– А я – Хранитель Уклада, и это мой долг.

– Ты не обязана подвергать себя опасности.

– Давайте обсудим это позже, – вмешалась Мойя.

– Может, у нас уже не будет другого случая, – отрезал Тэш. – Не хочу, чтобы она погибла.

– Мой долг – свидетельствовать значимые события. Это важная часть моей жизни.

– Возможно, именно потому Малькольм тебя и выбрал, – сказала Тресса, обращаясь скорее к самой себе, чем к Брин.

– Он меня не выбирал. Малькольм ни словом обо мне не обмолвился, – возразила та.

– Тогда зачем ты здесь?

– Чтобы помочь Сури.

– Нет, слишком уж просто, – покачала головой Тресса, будто разговаривая сама с собой. – Это как с кузницей – каждый должен внести свой вклад. У Дождя – особая задача. Роан разбирается в приливах. Гиффорд беседует с деревьями. Тэкчин и Тэш могут сражаться. У Мойи есть лук. Меня Малькольм выбрал в качестве каменщика, укладывающего каждый камень на свое место. Но зачем здесь Брин?

– Чтобы спасти Сури.

– Ты учишь меня читать. Для чего?

– Малькольм сказал… – Хранительница осеклась, однако дрожащим голосом продолжила: – …чтобы я научила других.

– Вот как он это делает – легким прикосновением, тонким намеком. Ты учила меня, потому что он так сказал. А поскольку ты проявила ко мне участие, Роан и Гиффорд предложили взять тебя с собой. – Тресса кивнула собственным мыслям. – Малькольм хотел, чтобы ты оказалась здесь.

Брин стало страшно, и в то же время в ее душе поселилась решимость.

– Пойдем, – кивнула она Мойе.

– Не знал, что ты умеешь работать с камнем, – произнес Дождь, обращаясь к Трессе.

– Я и сама не знала.

До хижины было всего несколько ярдов, но Хранительнице показалось, будто они с Мойей преодолели несколько миль.

Мойя громко постучала в дверь. В ушах у Брин звучали слова песни, которую только что спела Тресса:

Послышался звук поднимаемого засова.

Сердце Брин гулко бухало в груди. Его рваному ритму вторил то надвигающийся, то отступающий шум дождя. Не выдержав напряжения, девушка взяла Мойю за руку. Та ободряюще сжала ее ладонь.

Дверь чуть приотворилась, из щели показался луч света. На порог вышла женщина. Каштановые волосы, убранные в две длинные косы, открывали высокий лоб и изящную шею. При каждом движении в ушах звенели серьги из крошечных камушков, нанизанных на нитку. Хозяйка хижины не была ни стара, ни молода – седины не заметно, хотя в углах рта и вокруг глаз наметились морщинки. Несмотря на опасения Брин (она ожидала увидеть пылающие зрачки или что-то подобное), глаза у нее оказались совершенно обычными – за исключением цвета. Не карие, как у рхунов, не серые, как у дхергов, не голубые, как у фрэев, а зеленые, как у Нолина, только у малыша они сияли, а у Тэтлинской ведьмы внушали смутную тревогу. Брин почудилось, будто она заглянула в ночное небо и узрела вечность.