Солдат, не спрашивай - Гордон Диксон

И даже если бы все вычисления и теории Падмы вдруг, в один момент, оказались опрокинутыми, было бы доказано, что они неправильны и беспочвенны, — даже это не смогло бы поколебать его уверенности в эволюции человеческого духа, во имя которой он работал.

Ничего удивительного в том, что я оказался побежден; это мне всегда предсказывал еще Матиас. У меня никогда не было шанса на победу.

И снова я вернулся в этот день, под этот ливень, но чувствовал себя словно подрубленный куст, а не человек.

Колени мои подогнулись, и Падма поддержал меня. Как раньше с Джэймтоном, я почему-то удивился силе его рук.

— Отпустите меня, — пробормотал я.

— И куда же ты отправишься, Там? — спросил он.

— Куда-нибудь, — промямлил я. — Я больше не хочу участвовать во всем этом. Найду какую-нибудь нору и зароюсь в нее. Я сдаюсь.

Наконец мне удалось выпрямить свои ослабевшие колени.

— Все не так просто, — сказал Падма, отпуская меня, — Поступок постоянно отдается эхом. Причина всегда вызывает следствие. Ты не можешь выйти из игры. Ты можешь лишь перейти на другую сторону.

— Сторону? Какую сторону? — Я тупо уставился на него.

— Та сила внутри человека, которая направлена на борьбу против его же собственной эволюции, — это сторона вашего дяди, — пояснил Падма. — Но есть еще сторона эволюции — наша сторона.

Теперь дождь едва моросил. Небольшое бледное солнце проглядывало сквозь тучи, освещая стоянку.

— Обе эти силы — мощные ветры, изгибающие ткань человеческих взаимоотношений даже в то время, когда эта ткань находится в процессе становления. Я давно уже сказал вам, Там, что для вас нет иного выбора, кроме как эффективно воздействовать так или иначе на модель развития человечества. У вас нет свободы, но есть возможность выбора. Поэтому вам нужно лишь решиться и обратить вашу силу на помощь ветру эволюции, а не противодействовать ему.

Я покачал головой.

— Нет, — пробормотал я. — Все это бесполезно. Вы это знаете. Вы видели. Я направил против Джэймтона и небо, и землю, и политику всех шестнадцати миров. И все же он победил. Я ничего не могу сделать. Оставьте меня в покое.

— Там, откройте глаза — и вы увидите вещи такими, какие они есть на самом деле. Вы уже вовлечены в ход событий. Послушайте меня.

Казалось, его странные глаза на мгновение отразили солнечный свет.

— Некая сила вторглась в ход развития событий на Сент-Мари в виде индивида, потрясенного личной потерей и ориентированного на насилие. Это были вы, Там.

Я покачал головой, хотя понимал, что он прав.

— Ваши сознательные действия оказались заблокированы, — продолжал Падма, — но скрытую энергию нельзя сдерживать долго. Когда вы потерпели поражение от Джэймтона, сила, которую вы приложили ко всей ситуации в целом, не исчезла. Она лишь сохранила свое воздействие на ход событий, передавшись другому индивидууму.

Я облизнул губы.

— И кто же этот индивидуум?

— Ян Грэйм.

Я изумленно уставился на него.

— Ян нашел трех убийц своего брата в номере отеля в Бловене, — продолжил Падма, — Он убил их собственными руками — и таким образом успокоил своих солдат, а также сорвал планы Голубого фронта. Но затем Ян подал в отставку и вернулся домой на Дорсай. Теперь им владеет то же чувство горечи и потери, каким были заряжены вы, когда прибыли на Сент-Мари.

Падма помедлил.

— Сейчас он обладает огромной способностью влиять на события. И как это отразится на модели будущего — пока неизвестно.

Он снова помедлил, наблюдая за мной своими необычными глазами.

— Видите, Там, — продолжил он через мгновение, — как люди вроде вас никак не могут уйти от воздействия на развитие событий? Я уже сказал вам, что вы можете только занять какую-либо сторону.

Его голос смягчился.

— Я должен напомнить вам, что вы по-прежнему заряжены — только теперь уже иной силой. Самопожертвование Джэймтона, пытавшегося спасти своих людей, изменило вас.

Эти слова были подобны удару кулака в живот — и удару сильному, вроде того, что я нанес Джэнолу Марату, когда бежал из штаба Кенси. И, несмотря на лившийся на нас солнечный свет, меня начало трясти.

Все именно так. Я не мог этого отрицать. Я насмехался над любой верой, составляя планы и раскручивая все так, как мне того хотелось. Джэймтон, отдав свою жизнь во имя веры, расплавил и изменил меня, как молния плавит и изменяет поднятый вверх клинок меча, когда внезапно ударяет в него.

— Это бесполезно, — произнес я, все еще дрожа, — Это ничего не меняет. Я недостаточно силен, чтобы что-то сделать. Все ушло на борьбу против Джэймтона, но он выиграл.

— Вы сражались все время против своей собственной натуры, одновременно сражаясь с ним, — произнес Падма. — Посмотрите на меня, Там.

Я взглянул на него, и его карие глаза притянули меня, как магнитом.

— Цель моего приезда сюда все еще не достигнута, — произнес он, — Помните, Там, как в офисе Марка Торре вы обвинили меня в гипнотическом воздействии?

Я кивнул.

— Это был не гипноз — или не совсем гипноз, — произнес он. — Все, что я сделал, — это просто помог вам открыть канал между вашим сознательным и подсознательным «я». А теперь, после Джэймтона, у вас хватит смелости позволить мне еще раз приоткрыть этот канал?

Его слова повисли в воздухе. И в это мгновение из церкви донесся сильный, гордый голос, читавший молитву. Я увидел солнце, пытающееся пробиться сквозь облака над нашими головами. И в то же время перед моим мысленным взором предстали темные стены долины, описанные мне Падмой тогда, в Энциклопедии. Они по-прежнему высились, нависая надо мной с обеих сторон. Только на этот раз впереди сиял яркий свет.

Я вспомнил о молниях, и сама мысль о попытке вновь оказаться там наполнила меня болезненной безнадежностью. Я уже не был так силен, чтобы лицом к лицу оказаться с молниями. А быть может, и никогда не был.

— Ибо был он воином своего народа, который есть народ Господен, и воином Господа, — доносилась до нас молитва, — и ни в чем он не изменил Господу, который есть Отец наш и Владыка всемогущий и правый. И пусть он покинет нас и придет в ряды тех, кто, скинув с себя оковы жизни, будут благословенны в Господе.

Я услышал это, и неожиданно чувство несомненного возвращения домой, в вечную твердыню непоколебимой веры моих предков, наполнило меня. И ряды тех, кто никогда не испытывал колебаний, сомкнулись вокруг меня. И в это мгновение я вдруг ощутил, что должен был чувствовать Джэймтон, находясь рядом со мной и стоя перед необходимостью выбора жизни или смерти для себя на Сент-Мари.

— Начинайте, — услышал я свой голос.

И оказался во тьме. Меня швыряло и било, и бросало в окружившем меня яростном и сильном смерче. Я старался выбраться к свету и открытому воздуху поверх этих ураганных туч. Но усилия оказались недостаточны, и я покатился вниз. Вниз, а не вверх — и тогда наконец я понял.