Ирландия - Эдвард Резерфорд

Маргарет посмотрела на мужчин. Ни один из них ничего не заметил, да они и не могли заметить. Неужели продолжилась та игра, которую эта черноволосая женщина уже начала раньше? Она еще и улыбалась своей льстивой улыбкой, когда повернулась к Маргарет:

– У вас просто чудесные волосы.

– Спасибо. – Маргарет улыбнулась в ответ.

Да я же вижу тебя насквозь, думала она, вот только на этот раз ты зашла слишком далеко. Но если жена Дойла хочет войны, она ее получит.

И когда они с мужем несколько минут спустя отправились дальше, Маргарет пробормотала:

– Ненавижу эту женщину.

– Вот как? Почему? – спросил Уолш.

– Не важно. У меня свои причины.

– А мне показалось, – опрометчиво заметил Уолш, – что она симпатичная.

III

1525 год

Лицо Шона О’Бирна оставалось невозмутимым. Не в его правилах было показывать свои чувства. Но он был недоволен. Сырой мартовский ветер трепал ему волосы. Шон посмотрел на бледно-голубое небо, потом перевел взгляд на их осуждающие лица: сколько же в них превосходства!

На самом деле обвинение было справедливым. Он переспал с той девушкой. Только они не могли этого знать наверняка. И это его раздражало. Все их обвинения строились только на подозрениях и на его репутации. Поэтому и казались ему несправедливыми. И даже нестерпимыми. Причудливый ум Шона О’Бирна считал их куда более виноватыми, чем он сам.

Нет, конечно, он не мог всерьез винить свою жену. Видит Бог, он дал ей достаточно поводов для жалоб за все эти годы. И, наверное, не следовало обижаться на монаха, все-таки он был хороший человек и не сказал ни слова, во всяком случае пока. Другое дело – священник. В таких маленьких местах, как у них, люди просто вынуждены поддерживать друг друга.

Шон О’Бирн никогда не забывал, что в нем течет благородная кровь. Четыре поколения назад его предок, младший сын вождя О’Бирна, получил завидный надел земли на восточной стороне гор Уиклоу. Бóльшая часть этого наследства теперь уже исчезла, а то, что осталось, называлось Ратконаном. И Шон, известный как О’Бирн из Ратконана, любил эту землю.

Он любил маленькую квадратную башню из камня в четыре этажа – по одной комнатке на каждом, – которая когда-то была неприступным центром владений его клана, ныне превратившихся в скромную ферму. Любил мягкую траву, что пробивалась между каменной кладкой. Любил забираться на крышу и смотреть на привольные зеленые склоны, уходившие к побережью. Любил веселый гам во дворе, где сейчас играли его чумазые дети, крошечную каменную церквушку, где отец Донал совершал таинства. Любил свои скромные поля, маленький фруктовый садик, пастбище, куда выгонял скот с наступлением зимы. Но больше всего Шон любил дальние склоны гор, где каждое лето пас свои стада и сам мог бродить там, свободный, как птица.

Он любил своих детей. Девочки выросли здоровыми и уже становились настоящими красавицами. Старшая была черноволосой, а ее младшая сестра – светленькой. У обеих были голубые глаза их матери. Шон уже получил несколько предложений насчет старшей. «Тебе вряд ли придется давать за ними большое приданое ради хорошего брака», – недавно сказал ему один сосед. Слышать такое было приятно, и он надеялся, что так и будет. Беспокоил его только старший сын Шеймус. Мальчик был отличным работником, прекрасно разбирался в животных. Но ему уже исполнилось шестнадцать, и он становился немного непоседливым. Шон решил, что настала пора возложить на него какую-то обязанность, но пока не придумал, какую именно. А младшему сыну Финтану было всего пять лет, и о нем пока рано было тревожиться.

И еще Шон любил свою жену. С ней ему повезло. Она была из О’Фарреллов, из Мидлендса, что неподалеку от графства Килдэр. Край скотоводов. Она сразу приглянулась ему – красивая, стройная, светловолосая. Шон долго ухаживал за ней, очень старомодно добиваясь ее расположения, и с тех пор относился к ней с таким же старомодным трепетом. И вот теперь случились все эти неприятности.

– Это гордыня заставляет тебя поступать так, – говорил ему отец Донал. – Гордыня – смертный грех.

Да, он был не только потомком благородного рода О’Бирн, его предок, получивший Ратконан, когда-то заметил темноволосую зеленоглазую девочку, которая часто бегала с поручениями от своего отца к заливу, в Долки или в крепость Каррикмайнс. Он влюбился в нее, женился на ней. Шон знал, что в ее венах текла кровь Уолшей из Каррикмайнса и даже кровь полузабытого Уи Фергуса из Дублина. Как часть своего скудного приданого она принесла в его семью древний череп-кубок, обрамленный золотом, – странное и пугающее напоминание о славном прошлом клана. Гордился ли Шон тем, что происходил от древних правителей этой земли? Безусловно. Но думал ли он, что это дает ему право на любую женщину? Нет, в этом священник ошибался.

Прежде гоняться за женщинами его заставляла ненасытная молодость. Обычная жадность. Он отлично это понимал. Каждая его победа лишь снова и снова доказывала, что он живет полной жизнью. Иногда он успевал за один день насладиться сразу двумя женщинами и говорил себе, что, как и любой мужчина, хочет просто проверить, сколько блюд он может съесть за один раз на этом пиршестве жизни. Это была жадность. И тщеславие. Он завоевал репутацию, которую следовало подтверждать. «А-а, Шон О’Бирн из Ратконана! Ну, это настоящий дьявол в том, что касается женщин» – так о нем говорили. Шон гордился своей репутацией и не собирался ее терять – ну, до тех пор, пока позволят силы. Но было и еще кое-что. Может, это приходит с годами, но Шон, казалось, страдал этим с самого начала. Страх смерти. Разве каждая женщина не доказывала, что он еще молод, полон сил, что он не теряет ни единого драгоценного момента из отведенного ему времени? Да, именно так. Жить на всю катушку, пока не умрешь, пока не будет слишком поздно.

Что до той девушки, то она была неплоха, то есть, вообще-то, она была женой Бреннана. Бреннан уже пять лет арендовал землю, занимаясь фермерством во владениях Шона О’Бирна. Его маленький дом – по сути, жалкая лачуга – стоял по другую сторону небольшого леса, примерно в полумиле вниз по склону. Бреннан был человеком надежным, вовремя платил ренту, трудился не покладая рук. Как и многие такие арендаторы, он не имел никакой защиты. По ирландским законам О’Бирн мог выгнать его в любое время, если бы захотел. Но хороших арендаторов найти было непросто, так что Бреннан его вполне устраивал, хотя и был довольно туповатым и нескладным. И вот что странно: до прошлого года Шон даже не замечал его жену. Он полагал, что Бреннан, скорее всего, просто прятал ее в доме. Но однажды вечером, во время сбора урожая, Шон увидел ее одну в поле и подошел, чтобы поговорить.

Она была очень мила. Широкое лицо. Веснушки. Конечно, от нее пахло фермой, но ощущался и какой-то другой, едва заметный запах, некий особый аромат кожи. К осени и этот запах, и все остальное уже просто преследовали Шона. И еще до начала зимы он овладел этой женщиной. Но ему приходилось быть осторожным. Раньше он никогда не заводил женщин так близко от дома. Но он был уверен: жена не могла их заметить. Догадывался ли о чем-то Бреннан, Шон не знал. Девушка говорила, что муж ничего не подозревает. А если и заподозрил, то вида не подавал. Может, боялся потерять землю. Сама же девушка, как ему показалось, довольно охотно уступила его напору, и он предположил, что с Бреннаном ей попросту скучно. Правда, причина могла крыться в том, что у него была власть над ее мужем, но он предпочитал об этом не думать. И вот сейчас они, скорее всего, сидели в своей лачуге, ничего не зная о постыдном судилище, которое проходило у входа в башню.