Русская революция. Книга 3. Россия под большевиками. 1918—1924 - Ричард Пайпс

Но даже такие крутые меры и угрозы не заставили «Рабочую оппозицию» сдаться. Игнорируя партийные решения, в мае 1921 года фракция Коммунистической партии в Союзе рабочих-металлистов отвергла голосованием в соотношении 120 против 40 список руководителей, спущенный из Центра. ЦК признал это голосование недействительным и продолжал управлять и этим и всеми другими профсоюзами. Членство в профсоюзах стало принудительным, и их финансирование целиком зависело от государства93.

Антифракционная резолюция поставила «Рабочую оппозицию» вне закона и создала предпосылки для ее преследования. И Ленин не стеснялся в средствах, преследуя ее лидеров. В августе 1921 г. на Пленуме ЦК он потребовал исключить их из партии, но до необходимых для принятия решения двух третей не хватило одного голоса[248]. Однако им чинились всевозможные препятствия, и под тем или иным предлогом они были смещены с партийных постов94. Чтобы быть услышанной, «Рабочая оппозиция» опрометчиво вынесла свой вопрос на Исполком Коминтерна, не заручившись одобрением ни партии, ни даже российской делегации. Исполком, уже ставший отделом Российской компартии, отклонил их заявление. В сентябре 1923 г. после волны забастовок многих сторонников «Рабочей оппозиции» арестовали95. Сталин позаботился, чтобы все были уничтожены. Единственным исключением оказалась Коллонтай: в 1923 г. ее отправили в Норвегию, затем в Мексику и, наконец, послом в Швецию — первая в мире женщина, ставшая, как говорилось, главой дипломатической миссии. Тут, похоже, сработала склонность Сталина к грубому юмору; его, должно быть, забавляло, что певица свободной любви стала его представителем в стране этой самой любви. Шляпникова он расстрелял в 1937 году.

* * *

Первые признаки болезни Ленина проявились в феврале 1921 года, когда он стал жаловаться на головные боли и бессонницу. Причины его недомоганий были не только физиологического свойства. Ленин потерпел ряд унизительных поражений, тут и военная кампания в Польше, положившая конец надеждам на распространение революции в Европе, и экономический кризис, вынуждавший пойти на досадные уступки в пользу рыночных отношений. Медицинские симптомы были схожи с теми, которые наблюдались у него в другой критический для партии момент, когда социал-демократическое движение чуть не погибло из-за внутренних разногласий[249]. Летом 1921 года головные боли постепенно стали проходить, но бессонница его не оставляла[250]. Осенью вопросом о самочувствии Ленина озаботилось Политбюро и настояло на облегчении его режима работы. 31 декабря, все еще обеспокоенное неудовлетворительным состоянием его здоровья, Политбюро распорядилось отправить Ленина в шестинедельный отпуск: он мог вернуться на работу только с разрешения Секретариата96. Как бы странно ни выглядели такие резолюции, они были привычным явлением в отношениях центральных партийных органов со своим персоналом: как говорила Е.Д.Стасова, помощница Ленина, красному командиру С.С.Каменеву, большевики должны относиться к собственному здоровью как к «казенному добру»97.

В самочувствии Ленина не наступало улучшения. Его приводило в бешенство то, что он, который в прежнее время мог работать за двоих, теперь едва справляется с нагрузкой одного. Почти весь март 1922 г. он провел за городом, пристально следя за всем происходящим и работая над докладами на грядущем XI съезде партии. Он был мрачен и раздражителен, и врачи характеризовали его состояние «как неврастению, связанную с переутомлением»98. В это время его обычная жестокость приобрела почти клинические проявления: именно в таком состоянии давал он распоряжения об арестах, судах и расстрелах эсеров и священников.

Плачевное физическое состояние Ленина стало очевидно на проходившем в марте 1922 года XI съезде — последнем, в котором он смог принять участие. Он произнес две маловразумительные речи, настороженные по тону и пересыпанные личными желчными выпадами в адрес всех, кто мог быть с ним несогласен, не щадя ближайших соратников. Наблюдая его нетвердые жесты, провалы памяти и временами случавшиеся затруднения речи, некоторые врачи пришли к заключению, что диагноз значительно серьезней, а именно прогрессирующий паралич, который практически неизлечим и неотвратимо ведет к полной потере дееспособности и скорой смерти. Ленин, еще в феврале 1922 г. в личном письме Каменеву и Сталину не находивший «никаких объективных признаков»99 своей болезни, сейчас, по-видимому, стал понимать серьезность положения, ибо стал задумываться о передаче власти. Это оказалось мучительной задачей, не только потому, что власть была для него в жизни всем, но и потому, что, как он писал позже в декабре 1922 года в своем так называемом «Завещании», он не видел вокруг никого, кто был бы действительно способен взвалить на себя эту ношу[251]. Его также мучило предчувствие, что его уход из политики приведет к разрушительным личным ссорам среди соратников.

В то время самым естественным кандидатом в преемники Ленина казался Троцкий: кто, как не «организатор побед», как называл его Радек100, был более достоин стать наследником Ленина? Но это лишь на первый взгляд. Троцкий вступил в партию поздно, только накануне октябрьского переворота, а до этого много лет критиковал и высмеивал Ленина и его единомышленников. Старая гвардия не простила ему этого: каковы бы ни были его заслуги перед партией после 1917 года, для самого узкого круга большевиков он оставался чужаком. Хотя он был членом Политбюро, но он не занимал при этом никакой должности в исполнительных структурах партии и поэтому не мог рассчитывать на поддержку среди партийцев, тем более на влияние в кадровых вопросах. На X съезде (1921) при выборах ЦК он занял десятое место — ниже Сталина и даже сравнительно малоизвестного В.М.Молотова101. На следующем съезде молодой армянский коммунист Анастас Микоян пренебрежительно отозвался о нем как о «военном человеке», не знающем о том, как партия действует в провинции102. Но и личные человеческие качества Троцкого отличали его не слишком выгодно. Очень многим были не по душе его резкость и высокомерие: как он сам признавал, он заслужил упреки «в неартельности, в индивидуализме, в аристократизме»103. Даже его преданный биограф вынужден был признать, что он «редко мог удержаться, чтобы не напомнить другим об их ошибках и не подчеркнуть своего превосходства и проницательности»104. Сетуя на коллегиальный стиль руководства Ленина и других большевистских вождей, он как председатель Реввоенсовета республики, то есть высшее должностное лицо в вооруженных силах страны, требовал беспрекословного подчинения, порождая разговоры о «бонапартистских» амбициях. Так, в ноябре 1920 года, рассерженный неповиновением воевавших с Врангелем частей, он издал приказ, содержащий следующий пассаж: