Мемуары генерала барона де Марбо - Марселен де Марбо

нашлось. Тогда на свои деньги мы приобрели балки и доски и построили огромное помещение, в котором мы могли найти укрытие от солнца и дождей. Спали мы прямо на грубом полу, защищавшем нас от влажных испарений земли. И все вроде устроилось хорошо, но в первую же ночь маршал ощутил в своём большом каменном здании невыносимый запах. Стали искать причину и поняли, что раньше здесь была овчарня. Тогда Массена стал заглядываться на наше импровизированное жилище. Он не хотел выселять нас силой, но, придя к нам под каким-то предлогом, воскликнул: «Как у вас здесь хорошо! Дайте и мне местечко для кровати и стола!» Мы поняли, что это будет настоящий делёж со львом, и поменяли своё прекрасное жилище на бывшие овечьи стойла. Там на полу был насыпан гравий и между камешками оставались ещё остатки навоза, и его испарения очень мучили нас по ночам. В Испании невозможно было найти солому, и нам приходилось ложиться прямо на голый зловонный пол и дышать гнилостными миазмами. Уже через несколько дней мы все чувствовали себя в разной степени больными. Мне было гораздо хуже, чем моим товарищам, потому что лихорадка, которая мучила меня ещё в Вальядолиде, в таких условиях и при такой жаре вернулась ко мне с новой силой. Однако я решил участвовать в осаде и продолжал выполнение своих обязанностей.

Служба была иногда очень трудной, особенно когда приходилось ночью относить приказы в те дивизии, которые окружали город на левом берегу Агеды и производили все необходимые работы, чтобы завладеть монастырём Святого Франциска, который неприятель превратил в бастион. Чтобы от нашего штаба добраться до этого пункта, избежав попасть под огонь из крепости, надо было совершать большой крюк до моста, построенного нашими войсками. Но можно было и сократить путь, перейдя реку вброд. И однажды вечером, когда всё уже было готово к взятию монастыря, маршал Ней ждал только приказа Массены, чтобы дать сигнал к началу приступа. Был мой черёд везти приказ. Ночь была тёмной, жара удушающей. Лихорадка пожирала меня, я был весь в поту, когда добрался до брода. Я переходил его только однажды днём, но сопровождавший меня драгун переходил его неоднократно и взялся меня провести.

Всё было в порядке до середины реки, где глубина была не больше 2–3 футов. Но вдруг драгун потерял брод в темноте, наши лошади оказались на больших скользких камнях, и мы тотчас оказались в воде! Утонуть там было нельзя, и мы, легко поднявшись, дошли до левого берега. Мы были совершенно мокрыми. В любых других обстоятельствах я только бы посмеялся над этим вынужденным купанием. Вода была не очень холодной, она смыла мой пот, но меня охватил ужасный озноб. Я должен был выполнять поручение и продолжать путь к монастырю. Там я провёл ночь на свежем воздухе, рядом с маршалом Неем, который атаковал монастырь Святого Франциска пехотной колонной во главе с начальником батальона по имени Лефрансуа. Монастырь был взят. Я был знаком с этим храбрым офицером, который накануне показал мне письмо, в котором любимая им женщина объявляла ему, что её отец будет согласен на их брак, как только он получит звание майора (подполковника). Чтобы получить это звание, Лефрансуа вызвался вести войска на штурм. Атака была мощной, оборона упорной. После трёхчасового сражения наши войска овладели монастырём, но бедный Лефрансуа был убит!.. Армия очень сожалела о гибели этого офицера. И я тоже переживал эту потерю.

В жарких странах перед восходом солнца почти всегда наступает пронизывающий холод. В тот день я был особенно чувствителен к холоду, потому что провёл ночь в промокшей насквозь одежде. Я чувствовал себя очень плохо, когда возвращался в штаб. Однако прежде чем переодеться в сухое, мне надо было доложить Массене о результатах штурма монастыря.

В этот момент маршал совершал свою утреннюю пешую прогулку в сопровождении начальника штаба генерала Фририона. Увлечённые моим рассказом или же просто движимые желанием посмотреть на место действия поближе, они подошли к городу. Мы были уже на расстоянии одного пушечного выстрела от него, когда маршал отпустил меня. Но едва я отошёл шагов на пятьдесят, как огромная бомба, выпущенная из укрепления Сьюдад-Родриго, упала рядом с Массеной и Фририоном!.. Она разорвалась с ужасным грохотом. Я обернулся и не увидел маршала и генерала, а только облако дыма и пыли, которые их скрыли. Я счёл их погибшими и побежал к тому месту, где их оставил. К моему удивлению, я нашёл их живыми. Они получили только ушибы от разлетевшихся во все стороны камней и были совершенно засыпаны землёй. Особенно Массена. Несколько лет назад он потерял на охоте глаз, и теперь второй его глаз был засыпан песком. Он ничего не видел и не мог идти из-за полученных ушибов. Нужно было срочно уходить с этого опасного места. Массена был худым и небольшого роста. Несмотря на своё плохое самочувствие, я взял его на плечи и донёс до места, куда снаряды уже не долетали. Потом я отправился к моим товарищам, которые и вернулись за маршалом, так что солдаты так и не узнали, какой опасности избежал их главнокомандующий.

Усталость и волнение, которые я испытал за последние сутки, усилили мою лихорадку. Однако я сопротивлялся болезни, и до капитуляции Сьюдад-Родриго, которая произошла, как я уже говорил, 9 июля, мне это удавалось. Но с того дня, когда спало поддерживающее меня возбуждение, поскольку армия расположилась на отдых, лихорадка меня победила. Моё состояние вызвало такую тревогу, что меня перенесли в единственный в деревне не повреждённый бомбами дом. В первый раз я был в таком тяжёлом состоянии, не будучи ранен. Болезнь была такой тяжёлой, что опасались за мою жизнь. И когда армия, перейдя через реку Коа, направилась к португальской крепости Альмейде, меня оставили в Сьюдад-Родриго. От Сьюдад-Родриго до Альмейды напрямую было всего 4 лье, так что со своего ложа я слышал постоянную пушечную канонаду, и каждый выстрел вызывал во мне досаду!.. Много раз я порывался встать, но не мог, и эти бесплодные попытки, показывая мою слабость, увеличивали ещё больше моё отчаяние. Я был далеко от моего брата и товарищей, которых долг удерживал около маршала при осаде Альмейды. Моё грустное одиночество прерывалось только короткими визитами доктора Бланштона, который, несмотря на всё своё искусство, не мог хорошо меня лечить из-за отсутствия лекарств, так как армия увезла свои походные госпитали, а все аптеки города были или опустошены, или разрушены. Воздух в городе был отравлен запахом большого количества раненых