Национальный предрассудок - Коллектив авторов

статистических таблицах, выверенных, словно планировка новых городов. Более того, всякий добросовестный писатель должен, мне кажется, иногда изучать цифры и факты. Однако истинным творцам никогда не придет в голову искать в цифрах истину о людях. Именно этой истины и не хватает в рассказе о мистере и миссис Уютли, их троих детях и шестикомнатной квартире. Из этого рассказа мы никогда не узнаем, что же они на самом деле собой представляют, ведь мы не воспринимаем их живыми людьми, нашими братьями и сестрами. Сосредоточиваясь преимущественно на фактической стороне их жизни, мы тем самым держим их как бы на расстоянии, чему только рады наши влиятельные, не склонные к сопереживанию современники, которые предпочитают видеть в них лишенных человеческих черт потребителей, избирателей, представителей различных общественных групп. Я уже говорил, что во всем этом есть какая-то чудовищная ирония, и это действительно так – ведь факты превращаются в вымысел, причем вымысел весьма низкопробный. И наоборот, истинный вымысел, которым мы теперь совершенно перестали интересоваться, приближает нас вплотную к реальным фактам. Те же, кто утверждает, что им нужны факты, поскольку они находятся у власти, отказываются слушать как раз тех людей, которые действительно знают, что за фактами скрывается. Так вот, мода писать о все большем числе людей, но писать о них как бы со стороны, мода обстоятельно рассказывать о миссис Уютли, ее привычках и имуществе, но при этом и словом не обмолвиться о том, что же она за человек, является сама по себе частью процесса дегуманизации, характерного для нашего тревожного времени.

Еще несколько слов, которые предназначаются не столько читателям, сколько рецензентам. Если они и на этот раз сочтут все вышесказанное ностальгическим брюзжанием пережившего свой век эдвардианского джентльмена, то я готов перед ними извиниться. Однако, с моей точки зрения (даже если с годами зрение стало мне изменять), тема, о которой шла речь, представляет первостепенную важность.

Олдос Хаксли

(1894–1963)

О. Хаксли представлен очерком «Почему не остаться дома» из сборника «В дороге» (1925), эссе «Реклама» (1927) из сборника избранной эссеистики писателя «Эссе старые и новые» (1968), а также письмами разных лет (1908–1936), писавшимися до его переезда в США в апреле 1937 г.

Почему не остаться дома?

Одни путешествуют по делу, другие – чтобы поправить здоровье. Но набиваются в «Гранд-отели», набивая карманы их владельцев, вовсе не те, кому не хватает здоровья и хватает дел; гостиницы переполнены путешествующими из удовольствия. То, что Эпикур, который отправился странствовать всего один раз, когда был изгнан из Афин, искал в своем собственном саду, наши туристы ищут за границей. И что же, находят они свое счастье? Для тех, кто отправился на отдых за рубеж, сей риторический вопрос с напрашивающимся отрицательным ответом представляется не таким уж праздным. Ведь туристы, как правило, люди очень невеселые. Даже на похоронах мне приходилось видеть лица более просветленные, чем на площади Святого Марка. Лишь ненадолго собравшись вместе и притворившись, что они дома, туристы начинают выглядеть по-настоящему счастливыми. Зачем же, спрашивается, было ехать за границу?

Все дело в том, что лишь очень немногие путешественники любят путешествовать. И если на путешествия они тратят силы, время и деньги, то вовсе не из любопытства, не потому что хотят развлечься, переменить обстановку, увидеть новые и красивые места, а исключительно из снобизма. Люди путешествуют по той же причине, по какой собирают произведения искусства – чтобы не ударить в грязь лицом, не отстать от моды. Побывать в отдаленных уголках земного шара – акт социально грамотный, ведь в этом случае вы берете верх над теми, кто никогда туда не попадет. Кроме того, если вы путешественник, по возвращении у вас всегда есть, о чем поговорить. Тем для разговора не так уж много, и пренебрегать темой столь животрепещущей было бы неразумно.

Для оправдания подобного снобизма возникли некоторые мифы. Места, куда принято ездить, окружены таким романтическим ореолом, что тем, кто в этих местах никогда не бывал, они представляются чем-то вроде Вавилона или Багдада. И туристы очень заинтересованы в распространении подобных мифов. Ведь если Париж и Монте-Карло в самом деле так великолепны, какими они представляются жителям Брэдфорда или Милуоки, Томска или Бергена, то и побывавшие в этих местах – люди более значительные, чем знающие о них лишь понаслышке. По этой-то причине (а еще потому, что это выгодно владельцам отелей и судоходных компаний) подобные мифы не умрут никогда.

Нет ничего более нелепого и трогательного, чем вид неопытного, взращенного на этих мифах туриста, который из кожи вон лезет, чтобы унылую реальность превратить в сказку. Ведь ради этой сказки, а отчасти и из снобизма, в котором турист не всегда отдает себе отчет, он, собственно, и пустился в путь. Согласиться, что «сказка» разочаровала, значило бы признаться в собственной глупости и недальновидности. Из сотен тысяч англосаксов, посещающих парижские ночные клубы и дансинги, наверняка найдется немало и таких, кто искренне любит подобные развлечения. Но ведь есть очень многие, кто ими не интересуется. Этим туристам ночные клубы скучны, а нередко и отвратительны, однако в этом они не признаются даже самим себе – они же свыклись с мыслью, что «Париж – это сказка» и что «раз не был в Париже, значит не жил». А потому, приехав в Париж, они изо всех сил стараются выглядеть веселыми и жизнерадостными. Ночь за ночью дансинги и бордели осаждают серьезные молодые соотечественники Эмерсона и Мэтью Арнолда, искренне стремясь разглядеть «жизнь» сквозь сгущающуюся пелену путеводителей Хейдсика и Рёдерера.

Еще более решительно настроены их спутницы – у них (за исключением разве что самых подготовленных) нет, как правило, под рукой «Рёдерера», который помог бы им в поисках «сказочного» Парижа. Как-то раз, ранним осенним утром, часов в пять, моему взору предстало печальное зрелище. За угловым столиком одной boite[583] на Монмартре в полном одиночестве сидели три юных американки, которые преисполнились решимости прожигать жизнь. Перед ними на столике стояли дежурные бутылки шампанского, они же – быть может, из чувства противоречия – маленькими глотками пили лимонад. Уныло играл джаз-банд, уставший барабанщик, уронив голову, дремал над своими барабанами, саксофонист зевал в саксофон. Посетители – парами или небольшими группами – тянулись к выходу, три же юных леди, превозмогая усталость и скуку, что недвусмысленно отпечатались на их прелестных и бесхитростных личиках, продолжали упрямо, с вызовом сидеть на своих местах. Когда с рассветом покинул кафе и я, они еще оставались. Чего они только не порасскажут, когда вернутся домой, подумалось