Белые пешки - Екатерина Звонцова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Марти растерла плечи, еще потрясла мокрыми волосами и обернулась. Корабля не было. Впереди расстилалось спокойное море, над ним кружили чайки. Но высокий мужчина стоял на самом краю мола и задумчиво вглядывался в горизонт.
Как назло, в носу защипало, и Марти чихнула, потом закашлялась. Мужчина тут же повернулся – и заметил ее, пошел навстречу. На городской площади проснулись и начали бить башенные часы. Бам… бам… БАМ. Марти подавила кашель и уставилась на незнакомца – русого, лет сорока, с холодными светлыми глазами – трудно было не уставиться. Во-первых, симпатичный довольно, словно с какой-то старой иллюстрации к роману Стивенсона или Майна Рида. А во-вторых, серьезно, откуда он тут нарисовался-то, красавец?
– Эм-м-м, привет? Здравствуйте? Бонжур?..
Она лепетала, не понимая, почему этот вроде беззлобный, отстраненный взгляд пугает. И молчание немного напрягало. Только бы, блин, не какой-то городской сумасшедший… Хотя для сумасшедшего слишком хорошо одет: демисезонное пальто из серого драпа, старомодные сапоги, идеально сидящие брюки. Скорее заблудившийся импозантный яхтсмен: подтянут, слегка небрит, небрежно пострижен – часть русых прядей длинная. И все же было нечто, из-за чего обычно говорят: «Не внушает доверия». Марти изучающе наклонила голову, послала вместо приветствия кокетливую улыбку и снова промахнулась. Мужчина смотрел хмуро.
– Какой сейчас год? – наконец хрипло спросил он. – И что это за государство?
Русский. Ну, ясно. Марти не удержалась и фыркнула, но не почувствовав запаха перегара, все-таки назвала год и щедро присовокупила к нему:
– Тридцатое декабря, утро. Франция, L. После обеда обещают снег.
– Благодарю. – Он слегка кивнул. Лицо хранило настороженное выражение. Нет, даже не совсем так – в этом типе словно прямо на глазах прогружалась операционная система Windows. И судя по скорости и багам, максимум 95.
– Откуда вы пришли? Это был ваш корабль? – спросила Марти, немного осмелев.
Проснулись часы, начали отбивать время заново. Незнакомец вздрогнул.
– Да, – пробормотала Марти. – Наше время сегодня странное…
– Оно всегда странное, – туманно отозвался мужчина.
– Так там был ваш корабль? – повторила Марти.
Светлые широкие брови удивленно приподнялись. Windows, похоже, прогрузилась.
– Какой корабль? – Мужчина выразительно оглянулся на водную гладь. – Где?
Марти пригляделась. На горизонте ни точки.
– Там… – констатировала она. – И вы с него сошли…
– Вы, видимо, ошиблись. – Он нахмурился. – Ненавижу море.
– Да? – Марти, слегка передразнивая, приподняла бровь. – Серьезно?
– Да, – мрачно ответил он.
– А что вы тогда тут делаете? – резонно уточнила она, поводя носом: нет, спиртным точно не пахнет, но есть другой запах, странный сладковато-морской одеколон.
– Воздухом дышу, как и вы.
– И из этого воздуха возникаете? – не уступила она. – На воображаемых кораблях?
Похоже, она все-таки перегнула.
– Что? – прозвучало уже сердито. – Девушка, вам что вообще от меня нужно?
Мужчина раздраженно фыркнул, отцепил от пояса серебряную флягу и чего-то оттуда хлебнул. «Все-таки алкаш, с белочкой дружит», – разочарованно подумала Марти и, решив, что беседу пора заканчивать, начала пятиться.
– Ладно, я пойду, – буркнула она. – Меня ждут… дети. Двое. Мальчики.
Мужчина ее, кажется, даже не слышал. Он опять посмотрел на горизонт, потом еще чуть-чуть приблизился и озадаченно, с искренним любопытством спросил:
– А вы почему мокрая?
– Так, – отозвалась она, но пятиться уже не стала. – Не волнуйтесь. Со мной это в порядке вещей, я как раз море очень люблю.
Он сделал еще шаг, Марти поняла, что все-таки стучит зубами, и задумалась: это озноб или нервяк? Сделать вывод она не успела, мужчина протянул ей флягу.
– Согрейтесь.
– Эм-м.
Жуть, что скрывать. У нее даже в детстве не было проблем с тем, чтобы послать в жопу дядю, предлагающего конфетку. Хотя этот дядя из своей фляги точно отхлебнул, она видела. Так что там вряд ли была прям конкретная отрава.
– Давайте-давайте, – настаивал он. Из фляги пахнуло ромом. Марти сдалась.
– Какая вы прелесть, – проворчала она, взяла серебряный гравированный сосуд и немного отхлебнула. Ух, как тепло сразу стало, ощущение, будто даже жаром обдало и из ушей пар пошел. – Ого! У вас там что, драконья моча?
Она выпалила это, уже возвращая флягу. А когда ее пальцы соприкоснулись с обветренными пальцами незнакомца, мир предательски покачнулся.
«Все-таки наебал, – мелькнула злая мысль. – Интересно, убьет или разделает?»
Но она даже испугаться не успела. Потому что очнулась одна и в воде. Плывущей.
Вдох-выдох. Рука-нога. Тигр и ленивец. Тогда она решила, что ухитрилась задремать прямо на плаву, но больше не была в этом уверена.
Он из черных. Он точно из черных, я это чувствую. Может, не так опасен, как ректор, но близко к этому. И я с ним разберусь.
28.02.2007. Ася
Я все еще борюсь с плохими снами. Мне не помогают ни ромашка, ни йога, ни классическая музыка. Определенно я уже не смогу писать детские книжки, впору переключаться на ужастики, вот так вот: были «Сказки заблудших душ», а теперь встречайте продолжение бестселлера – «Трупы заблудших душ»!
Например, когда мы поругались с Марти, мне почему-то снились нацисты: офицеры, которые кого-то расстреливают, заключенные, которые роют себе могилы, колючая проволока, холодное небо, мрачная лаборатория. Над всем звучал «Полет валькирий» – неудивительно, ведь, если не ошибаюсь, Вагнер как раз был любимым композитором гитлеровцев. А мне так он нравится…
Сон был рваный, туда все время еще вплеталось что-то из жизни: то я узнавала, что Макса избили сослуживцы, то Марти вешалась, то Линку насиловал педофил в нашем подвале. А потом снова леса, лагеря, газовые камеры, офицер, убивавший пленных в полосатых робах или режущий кого-то под белесым светом ламп. Он убивал, а убивать не хотел. Резал – а тоже не хотел. Так странно. У него ни разу рука не дрогнула, а я все равно знала: не хочет. Я проснулась на мокрой от слез подушке. А офицер еще успел мне сказать: «Сила – только в сердце, смерть там же». Запомнилось. Вот только если бы я писала по сну рассказ, я бы не решилась их туда включить.
Были и другие сны, например про моряка, продавшего кому-то душу. Или тот, с сокровищами. Я не могу забыть, как взяла окровавленный золотой медальон, а он был горячий, скользкий, липкий… Пес его понюхал, ощерился, облизнулся… он быстро побежал, а я за ним, хотя больше всего мне хотелось бежать прочь. Таких снов много. Везде собака. Это чувство: вроде она меня не обидит, но жутко, жутко. Я даже звонила с этим на горячую линию психологической помощи. Мне легко подобрали
