Письма на воде - Наталья Гринина

странного состояния, но чувствует: что-то не так, что-то произошло. Его связь с госпожой Хэ оставалась настолько сильной, что иначе быть просто не могло.

– Чжи Мон, – задумчиво проговорил император, в очередной раз открыв и закрыв один и тот же свиток, который вертел в руках последние полчаса, – меня не покидает ощущение, что ты от меня что-то скрываешь.

– У каждого из нас есть сокровенные тайны, Ваше Величество, – туманно ответил астроном. – Касаются ли они только нас самих или затрагивают кого-то ещё, порой им лучше оставаться тайнами.

По всей видимости, император не удовлетворился таким уклончивым ответом, потому что спустя ещё полчаса тщетных попыток разобрать послание от генерала северного пограничного гарнизона, он вновь пристально посмотрел на звездочёта и повторил:

– И всё-таки мне кажется, ты мог бы рассказать мне нечто важное.

Чжи Мон только отрицательно покачал головой и уставился в пол.

«Конечно, мог бы, Ваше Величество.

Я мог бы рассказать вам о том, как всю минувшую ночь мучилась в схватках госпожа Хэ. Как, впадая в беспамятство, она звала вас. И только ваше имя возвращало её из тьмы и придавало сил помочь вашей дочери появиться на свет, пусть и преждевременно. Вот почему и вы не спали этой ночью, ощущая её боль и страх за жизнь ребёнка, ради которого она пожертвовала собой.

Я мог бы рассказать вам, как Ван Чжон, терзаясь неизвестностью, желал быть рядом с супругой, чтобы поддержать и утешить, но раз за разом слышал в её криках ваше имя и отступал от двери в бессильном гневе. Как лекарь Ким и повитуха время от времени выходили к нему, серому от переживаний за Хэ Су, и просили его приготовиться к худшему, но всё обошлось, хотя отсрочка и невелика…

Я мог бы рассказать вам, что, несмотря ни на что, ваша дочь появилась на свет здоровой и очень красивой, как и её мать. Однако по приказу Его Высочества всем причастным сообщили, что ребёнок родился мёртвым. Это было сделано исключительно ради блага вашей дочери, и однажды вы поймёте это. Поймёте брата и причины, по которым девочке нельзя видеть вас, знать вас отцом и появляться во дворце.

Я мог бы рассказать вам, что борьба за жизнь дочери и её рождение настолько ослабили госпожу Хэ, что сил на себя саму у неё больше не осталось. Её время заканчивается, и вам придётся смириться и как-то пережить этот страшный удар судьбы.

Я мог бы рассказать вам всё это и много больше, но… я не могу.

Я – всего лишь человек императора*. Я выполняю волю Небес и ваш собственный приказ. Ради госпожи Хэ Су. Ради вашей дочери. Ради вас, Ваше Величество…»

На следующее утро Кванджон выглядел и чувствовал себя лучше настолько, что без промедления занялся отложенными накануне делами и до полудня разбирал вместе с Чжи Моном прошения и жалобы.

Он так увлёкся обсуждением непростой ситуации с неурожаем в северных землях, что не обратил никакого внимания на первого министра. Тот вошёл в тронный зал с конвертом, который нёс на вытянутых руках не столько из почтения, сколько из затаённого страха перед гневом императора.

– Распределим рис поровну между семьями, – говорил Кванджон. – Если мы кого-то обделим, можем потерять их поддержку.

– Влиятельные семьи и так довольны, что вы вернули им владения! – не возражал, но пытался рассуждать Чжи Мон, однако его прервал тихий голос первого министра, который неслышно подобрался к трону, стремясь поскорее избавиться от неприятного поручения, свалившегося на него прихотью Небес.

– Ваше Величество, – робко обратился он к императору, – доставили послание от четырнадцатого принца.

Он двумя руками положил перед правителем конверт, с видимым облегчением избавляясь от опасной ноши.

– Ну надо же! Он продолжает присылать их, – желчно хмыкнул Кванджон, небрежно покрутил конверт в руке, а затем швырнул его в кучу таких же, не вскрытых и подписанных рукой Ван Чжона.

– Вы не станете читать? – удивлённо поинтересовался астроном, наблюдая, как конверт соскальзывает с внушительной бумажной пирамиды на пол.

– Уверен, он вновь выразил своё недовольство мной, – император вернулся к свитку, который отложил, когда их разговор с Чжи Моном был прерван. – Я не желаю читать об этом.

– Кроме письма он прислал слугу, чтобы передать сообщение, – подал голос министр.

– Разве я стану тратить своё время на подобные встречи? – мгновенно вспыхнул император, и под его недовольным взглядом придворный испуганно вздёрнул плечи и спешно поклонился:

– Прошу меня простить, Ваше Величество.

Покинул тронный зал он гораздо быстрее, чем вошёл сюда. Чжи Мон сочувственно вздохнул ему вслед, а потом покосился на императора, который, закусив губу, уткнулся в свиток, делая вид, что читает его самым внимательным образом, а в действительности смотрел в одну точку.

Минут через пять этого гнетущего молчания Чжи Мон всё-таки решился открыть рот:

– Ваше Величество, а что если четырнадцатый принц на этот раз действительно сообщает вам нечто важное?

– Меня не интересует ни он сам, ни его… заботы, – огрызнулся Кванджон, запнувшись на последнем слове.

– Но ведь там…

Чжи Мон так разволновался, что едва не проговорился, неловко оборвав фразу.

– Довольно испытывать моё терпение! – император одарил его тяжёлым взглядом и с громким стуком швырнул бесполезный свиток на стол. – Или ты тоже захотел в ссылку, чтобы не докучать мне?

– Разумеется, нет, Ваше Величество, – пряча в извиняющемся поклоне разочарование, заверил правителя астроном. – Простите мою несдержанность.

Он стоял и печально слушал, как гулко бьётся сердце императора, который, по-прежнему игнорируя письма из Чхунджу, отвернулся и уставился в никуда. Это бедное истерзанное сердце переполняла невыносимая любовь, раздирающая его на части, и неистовая ревность, не дающая этим кровоточащим обрывкам вновь прирасти друг к другу, вернув ему целостность и покой.

Как бы Кванджон ни старался сохранять внешнюю холодность и изображать равнодушие все эти долгие месяцы, Чжи Мон знал, что в душе его бушует жгучее пламя, не дающее ни умиротворения, ни отдыха. Знал, что не справившись с разлукой, госпожа Хэ Су просто сдалась и зачахла в тоске по своему императору. Они оба мучились после расставания, но упрямая обида и ревность одного, бессилие и страх другой не давали им ни малейшего шанса.

«Что же вы творите друг с другом!» – хотелось закричать астроному.

Впрочем, ему хотелось не только кричать. Он неимоверным усилием сдерживал себя от