Йоркширская роза - Маргарет Пембертон

Без дальнейших объяснений Ноуэл развернулся и припустился бегом по берегу в сторону Бычьего брода.

Нина произнесла словцо, которое однажды сорвалось у Микки Поррита, когда он считал, что никто его не слышит. И опустилась на траву без всякой грации, что было для нее абсолютно нехарактерно. Плохи дела, по-настоящему плохи. Хоть Ноуэл и не жалует жизнь на Бексайд-стрит, она его не особо беспокоит. Ничто его не беспокоит, поскольку он может заниматься живописью.

Ну а Роуз… Нина резким движением сорвала маргаритку. Роуз чувствует себя на Бексайд-стрит счастливее, чем когда бы то ни было на Джесмонд-авеню. Они с Дженни Уилкинсон неразлучны, и обе крепко подружились с Микки Порритом, хотя она, Нина, ни разу не смогла вытянуть из этого парня ни слова. Собственно говоря, цель Роуз вполне достижима, даже при местожительстве на Бексайд-стрит. Художник, занявший место их отца у Латтеруорта, много лет работал с Лоренсом и питал к нему величайшее уважение. Через этого человека поддерживается контакт с Латтеруортом, и приглашение Роуз в художественную мастерскую для ознакомления с делом – прямое указание на то, что после окончания школы искусств она сможет занять там определенное положение.

Роуз удачлива. А она, Нина, неудачница. Слезы жалости к себе навернулись Нине на глаза. В отличие от Роуз у нее нет друзей. Она порвала все свои прежние дружеские связи, потому что не могла бы пережить унижения, если бы кто-то из друзей навестил ее на Бексайд-стрит. По той же самой причине она не заводила новых друзей. И у нее нет друзей на Бексайд-стрит, потому что с обитателями этой улицы у нее не может быть ничего общего, а если бы и было, то любая подобная дружба послужила бы признанием того, что она принадлежит к их кругу, а этого она не допустит никогда!

Обхватив руками колени, Нина прижала их к груди. Если бы Ноуэл не удрал от нее так бесцеремонно, она бы рассказала ему, что их кузены и кузина в настоящее время, именно сейчас, радуются совершенно иному образу жизни, пребывая в Лондоне. На новом стадионе «Уайт-Сити» начались Олимпийские игры, и, как сообщил «Брэдфорд обсервер», мистер Калеб Риммингтон с внуками присутствует на них.

«Не со всеми своими внуками», – подумала Нина, прочитав это сообщение, и с грустью попыталась представить, в каком отеле остановились Риммингтоны. Наверное, в самом лучшем, быть может, даже в отеле «Ритц».

– Идиот, – выругалась она, мучаясь несправедливостью происходящего, и повторила несколько раз с яростью, которая потрясла бы даже Микки: – Идиот, идиот, идиот!

Герти Грэм, соседка весьма плотного сложения, проживающая прямо напротив номера двадцать шесть, та самая, что во время первого визита Лиззи на Бексайд-стрит указала ей, в каком доме живут Уилкинсоны, опустила свое увесистое тело в кресло, в свое время украшавшее со вкусом обставленную гостиную на Джесмонд-авеню.

– Ничего нет лучше, чем чашечка хорошего чаю, – обратилась она к Лоренсу, в то время как Лиззи отложила в сторону шитье и направилась в подвал наполнить водой чайник. – И поболтать, прихлебывая чаек, тоже очень приятно. – Она обвела глазами аккуратно прибранную комнату и спросила: – А где же мой маленький лучик солнышка? Бегает где-нибудь с Дженни Уилкинсон и Микки Порритом?

– Ро…зи… с… ви…зи…том… у… Латтер…уор…та, – с трудом выговорил Лоренс.

Герти без малейших усилий понимала прерывистую речь Лоренса, хоть и считала, что он по чистой дурости старается говорить так пышно. «С визитом у Латтеруорта», надо же! Почему бы не сказать попросту, что пошла, мол, на фабрику, как сделал бы любой другой? И какого лешего ей там делать, хотелось бы знать?

Лиззи вернулась в комнату и поставила чайник на конфорку. Ее голубое платье выглядело таким же чистеньким и аккуратным, как и комната, волосы гладко причесаны, разделены посередине пробором и спущены на уши так, что закрывали мочки, а на затылке собраны в блестящий узел. Герти покачала головой в прочувствованном отчаянии. Что там еще Роуз задумала для себя? Никогда в жизни Герти не встречала семью с такими непонятными запросами. Нина в ответ на ее вопрос, почему она не идет на фабрику, чтобы хоть малость заработать, ответила с гонором, что собирается стать модисткой, и добавила:

– Такой же знаменитой, как мистер Уорт, мадам Па-кен, мсье Пуаре и Люсиль с Ганновер-сквер.[11]

Герти всю жизнь прожила в Брэдфорде и слыхом не слыхала о лондонской Ганновер-сквер, не говоря уже об именах, которые называла Нина, и ответила со злостью:

– Ты бы пошла да вымыла рот с мылом, бесстыдница!

Дети переняли все эти чудные штучки от матери, не иначе. Чай в доме у Сагденов пьют не из кружек, а из красивых чашечек, поставленных на такие же блюдечки. У порога не стоят деревянные башмаки, а на вешалке за передней дверью не висят шали.

Герти хихикнула, представив себе на минутку Лиззи Сагден в шали, покрывающей голову и плечи. С того самого дня, как Сагдены приехали на Бексайд-стрит и привезли Лоренса Сагдена, словно больного короля, на заднем сиденье первой машины, проехавшей по булыжникам этой улицы, Лиззи Сагден носила шляпу и перчатки, куда бы она ни направлялась, хоть за несколько ярдов от крыльца. Все, кроме Полли Уилкинсон, называли ее княгиней. Потом стало известно, что она берется шить на заказ за очень разумную плату, и постепенно люди пригляделись и к ней, и к ее семье, а прозвище утратило саркастический оттенок и стало шуточным, почти ласкательным.

– А что Роуз делает у Латтеруорта? – спросила Герти, определенно не желая оставаться в неведении и полагая услышать нечто забавное.

– Она… зна…комит…ся с… художествен… ной мас…тер…ской, – ответил Лоренс, в голосе которого прозвучала странная, почти тоскливая нотка.

Герти ее не заметила, зато заметила Лиззи и посмотрела на мужа с болью и любовью. Ведь Лоренс сам должен был бы сопровождать Роуз в мастерскую. Это он, серьезный и мужественный, должен был с гордостью ввести дочь в мир своей работы.

Герти толком не поняла, что это за мастерская, но показывать это не собиралась. По ее представлениям, на фабрике имелись ткацкие и прядильные цеха, чесальни и красильни. В отличие от фабрики Листера, где производили шелк и камвольные ткани, у Латтеруорта занимались изготовлением только шерстяных камвольных тканей. Что у того же Латтеруорта в процесс производства входила и разработка рисунков для тканей и что есть люди, занимающиеся этим, ей до сих пор не приходило в голову, да и сейчас не пришло.

– Ей бы надо устраиваться в ткацкую, – заметила она практично, глядя, как чайник начинает пускать из носика пар. – Ткачи хорошо зарабатывают, а Роуз шустрая, она станет хорошей маленькой ткачихой. Надо только, чтобы поначалу ее кто-нибудь поучил.

– У тебя хорошее чувство цвета, – одобрительно произнес Тед Ролинс, самый талантливый из протеже ее отца, глядя, как Роуз проводит пальцами по образчику ткани, который он предложил ей изучить. – Темно-коричневый следует убрать. Тут больше подойдет желтовато-коричневый, он сделает клетку отчетливей и заметней. Ну а что ты скажешь вот об этом?