Детство - Карл Уве Кнаусгорд

Я распрямился, вышел из дома и закрыл за собой дверь.

— Надо что-нибудь зажечь, — сказал я.

— Ага, — сказал он.

— А что?

— Да не все ли равно! Что-нибудь найдем. Коробок полный. Можно много чего поджечь.

— Только где-то, откуда дым не видно, — сказал я. — Пойдем на гору?

— Можно и на гору.

— И надо захватить что-нибудь, чем тушить огонь, — сказал я. — Погоди, я сейчас принесу бутылку воды.

Я снова вернулся в дом, скинул обувь и поднялся по лестнице наверх к маме, она обернулась, услышав меня.

— Мы идем в лес, — сказал я. — Мне надо бутылку с водой.

— Может быть, лучше соку? Хочешь, я дам? Как-никак у тебя первый школьный день.

Я замешкался. Нужна была вода. Но это может насторожить, потому что я всегда предпочитал сок. Посмотрев на маму, я сказал:

— Нет. У Гейра вода, так что я тоже возьму воду.

При этих словах сердце у меня учащенно забилось.

— Как хочешь, — сказала она, взяла из шкафчика под мойкой пустую бутылку из-под сока, зеленого, почти непрозрачного стекла. Наполнила ее водой, завернула крышку и подала мне:

— Хочешь взять с собой пару бутербродов?

Я подумал.

— Нет, — сказал я. — Хотя да. Два с печеночным паштетом.

Пока она доставала и отрезала хлеб, я пошире открыл окно и высунулся наружу.

— Сейчас приду, — крикнул я.

Гейр серьезно посмотрел на меня и кивнул головой.

Когда она намазала бутерброды и завернула в пергаментную бумагу, я сунул их вместе с бутылкой в пластиковый пакет и побежал к Гейру. Скоро мы уже поднимались в гору. От жары асфальт на обочине размягчился и крошился. Там, где ездили машины, он был крепче. Бывало, мы, как кошки, растягивались на асфальте, чтобы пожариться на солнце. Но сейчас было не до того.

— Можно мне на них посмотреть? — спросил я.

Гейр остановился и выгреб из кармана коробок. Я взял его в руку и потряс. Совсем еще полный. Затем я его открыл. Все головки у них были красные.

Поскорей бы зажечь огонь! Поскорей бы огонь!

— И правда совсем новый, — сказал я. — А дома не заметят, что ты его взял?

— Да ну нет, — сказал он. — Вывернусь, если что. Пусть попробуют доказать!

Мы подошли к дому Молдена и ступили на тропинку. Трава была сухая и желтая, местами бурая. У Гейра строгой была мама, а папа добрым. У Дага Лотара оба были добрые, разве что папа чуть-чуть построже. У остальных строгим был папа, а мама добрая. Но ни у кого папа не был таким строгим, как у меня, уж это точно.

Гейр остановился и нагнулся с коробком в руке. Он вынул спичку и хотел уже чиркнуть о коробок.

— Ты что? — остановил я его. — Не здесь же! Тут все увидят.

— Да ну, — фыркнул он, но все же выпрямился и снова засунул коробок в карман.

Дойдя до вершины, мы, как всегда, обернулись и посмотрели вдаль. Я насчитал на проливе четыре белых треугольничка. У другого судна, побольше, на борту стояла машина вроде экскаватора. У причала на Йерстадхолмене стояли две лодки.

Скорей зажечь огонь! Скорей зажечь огонь!

Когда мы углубились в лес, я уже сам весь горел от возбуждения. Солнечные лучи лежали среди тени нависших ветвей, как маленькие дрожащие зверушки. Мы остановились за широким комлем поваленного дерева, я достал из пакета бутылку с водой и держал ее наготове, а Гейр нагнулся, зажег спичку и поднес маленький, почти невидимый огонек к торчащей из земли сухой травинке, каких там было много. Она тотчас же занялась. От нее загорелись соседние. Когда огонь сделался шириной со взрослую ладонь, я плеснул на него водой. В воздух поднялась слабенькая струйка дыма. И закурилась как бы сама по себе, без всякой связи с тем, что только что произошло.

— Думаешь, кто-нибудь видел? — спросил Гейр.

— Дым виден страшно далеко, — сказал я. — Индейцы подают дымовые сигналы на расстояние в несколько миль.

— А здорово горело! — сказал Гейр. — Видал?

Он ухмыльнулся и торопливо взъерошил пальцами волосы.

— Да, — сказал я.

— Попробуем в другом месте? — спросил он.

— Ага. Но теперь, чур, я буду зажигать.

— Лады, — согласился он и протянул мне коробок, одновременно высматривая, что бы еще поджечь.

Гейр всегда жил в нетерпеливом ожидании очередной нашей затеи, и она поглощала его целиком. Из всех, кого я знал, фантазия имела над ним самую большую власть. Когда мы в кого-то играли, например в путешественников, в моряков, индейцев, автогонщиков, астронавтов, разбойников, контрабандистов, королей, обезьян или секретных агентов, он мог играть так часами напролет, в отличие, например, от Лейфа Туре или Гейра Хокона, которым это быстро надоедало, и их тянуло поскорее заняться чем-нибудь другим: равнодушные к преображающему блеску воображения, они довольствовались вещами, как они есть, — вроде той старой машины, брошенной в молодом ивняке между детской площадкой и футбольным полем, в которой почти все было цело: и сиденья, и рычаг переключения скоростей, и педали, и приборный щиток, и бардачок, и двери; в их играх машина оставалась машиной, то есть тем, чем она была на самом деле, они выжимали сцепление, переключали скорости, крутили руль, поправляли разбитые зеркала бокового обзора, подпрыгивали на сиденье, изображая быструю езду; Гейра же увлекало как раз то, что можно привнести в игру от себя, например, что мы будто бы мчимся на этой машине, спасаясь бегством после ограбления банка, и будто стекла, осколками которых были усеяны резиновые коврики под ногами, выбиты выстрелами, и тогда одному надо вести машину, а другому ужом протиснуться в люк на крышу и палить оттуда в преследователей, — игру, которая могла продолжаться, пока мы не поставим машину в воображаемый гараж и не поделим добычу, а то и дольше, потому что как знать, не подстерегают ли нас преследователи, когда мы крадучись между деревьями возвращаемся домой на закате солнца? Или, например, что мы сидим не в машине, а в луноходе и вокруг простирается лунный пейзаж, так что, выйдя из машины, мы не можем передвигаться шагом, а только прыжками; еще, например, только нам с Гейром было интересно дойти до истоков одного из ручьев. Обычно я именно с ним отправлялся на поиски новых мест в лесу или возвращался в открытые ранее. Это мог быть старый дуб с дуплом внутри; бочаг посреди ручья; подвал недостроенного дома, наполненный водой; бетонный фундамент для громадной мостовой мачты; толстые тросы, протянутые через лес от прочной опоры к вершине горы, по которым можно было вскарабкаться на несколько метров; сарай-развалюха между Хьенной и дорогой на другой стороне, до сих пор остававшийся крайней точкой наших странствий, дальше которой мы пока не заходили, почерневший и осклизлый от гнили; два сломанных старых автомобиля; озерцо с тремя островками — каждый размером с болотную кочку, один из них целиком занимало дерево, простершее свои ветви над глубоким черным омутом, даром что находилось оно совсем рядом с дорожной насыпью; белая кристаллическая скала над тропой, ведущей к «Фине», где можно было отколупать кусочек камня; фабрика маломерных судов за мостом возле Гамле-Тюбаккена со всеми ее цехами, лодочными остовами, ржавыми блоками и станками, окруженными чудесной смесью запахов смазочного масла, дегтя и соленой воды. Все это пространство, протянувшееся километра на два во все стороны, мы исходили вдоль и поперек во время ежедневных походов, главное в этих открытиях и находках заключалось в том, что это — тайна, которая принадлежала только нам двоим. С другими ребятами мы играли в чижика и в прятки, гоняли в футбол или ходили на лыжах, а с Гейром мы отыскивали места, в которых было что-то особенное. Вот это и свело нас с Гейром. Однако в этот раз волшебство создавалось не местом, а нашим действием.