Что-то гадкое в сарае - Кирил Бонфильоли

Джордж немного порычал и поплевался. Излагал он не бесспорно, но общее впечатление было таково, что если на несколько часов дать ему волю и средний пулемет «викерс», в мире станет жить намного лучше, а все потенциальные насильники кинутся выстраиваться в очереди на соборных площадях, стараясь заполучить себе место контр-тенора.

Сэм и я с любопытством за ним наблюдали: мне кажется, нам обоим чудилось, что перед нами — вовсе не тот спокойный умелый Джордж, которого мы знали и, в какой-то мере, уважали, — не тот Джордж, чьей самой интересной чертой была банальность. Наверное, мы приписали такую перемену недавно перенесенным им тяготам, и Сэм, вне всякого сомнения, хоть и являл внешнему миру удивительным образом более пристойный фасад, преисполнился к Джорджу товарищеского сострадания. (Что касается меня, я бросил испытывать товарищеские чувства в последней школьной четверти, ибо изо всех сил старался поступить в Университет; мне нравится полагать, что я в душе своей ханжа.)

— Сдается мне, — произнес я, когда шум стих, — что мне лучше бы отправиться в Оксфорд.

В Сэме на миг вспыхнул былой пыл.

— А уместно ли сейчас задумываться над завершением образования, Чарли? Уединение студенческих келий вдруг повлекло неумолимо? Что станете изучать — богословие?

— Тьфу на вас, — ответил я. — Мне хочется повидаться со своим старым преподавателем, который знает о колдовстве, демонологии и сродственной им белиберде больше, чем кто-либо из ныне здравствующих. Совершенно ясно, что у нас тут сложилась отвратительная ситуация, когда некий подлый недочеловек творит безобразия под древними и гадкими предлогами, коих мы не постигаем. Мы не можем выкорчевать его, пока не поймем, что это такое он делает и зачем. Я поеду и расспрошу своего препода. У кого-нибудь есть предложения получше?

Предложений получше ни у кого не оказалось.

— Моя собственная жена, — продолжал я, — до сих пор, насколько мне известно, нападению не подверглась, посему вы не сможете не признать, что миссия моя довольно альтруистична. В сложившихся обстоятельствах, а также в силу преступной дороговизны в деле развлечения оксфордских донов я предполагаю, что вам захочется разделить со мной бремя сих трат.

Все поерзали руками в направлении тех карманов, где хранились чековые книжки, но я отмахнулся.

— Оплата по результатам, — сказал я. — Если поездка моя принесет пользу, я предоставлю полный отчет о расходах.

— Но как же Иоанна? — раздался с лестницы трагический голос. То была Соня: бледная, волюминозно упакованная в халат, на лице — лишь тактичный намек на макияж тут и там, коего большинство мужчин — приличных, то есть, мужчин — и не заметили бы. Мы все повскакивали на ноги и заметались по комнате, поднося ей кресла, подушки, скамеечки для ног и восстановительные средства в ассортименте. (Я и сам приготовил себе легкое восстанавливающее, пока суд да дело, ибо Джордж, похоже, в тот день обязанности хозяина презрел.) — Как же Иоанна? — повторила она. — Не лучше ли ей остаться здесь, пока вас не будет, чтобы я смогла ее защитить?

Я любезно посмотрел на нее.

— Вы очень добры, — сказал я, — но и Джок не профан в искусстве защиты. Это сейчас оное зовется Боевыми Искусствами, а когда Джок ходил в Борстал, там это довольно незамысловато именовали «пинком с налету в женилку». Я бы выставил Джока против лучшего артиста кунг-фу, когда-либо выращенного мистером Метро-Голдвином[67]. У него, изволите ли видеть, дар.

Соня мудро кивнула. Она знает, что неумна, но умным считает меня, бедненькая заблудшая сучка.

— Да, но доверяете ли вы этому типу? — осведомился Джордж.

Сие всколыхнуло во мне раздражение, но я предпочел дать учтивый ответ.

— Джок верен, как сталь, — тщательно подбирая выражения, сказал я. — Он влюблен в Ширли Темпл с четырнадцати лет, измениться ему нелегко. Отнюдь не мотылек. Во-вторых, он мне обязан, быть может — и не раз, а жулики, подобные Джоку, поклоняются таким святыням гораздо истовее честных людей. В-третьих — и я знаю, что это звучит нелепо, — я единственный человек, которого Джок боится.

Сэм и Джордж беспокойно поерзали в креслах — они не знали, как расценивать подобную белиберду. Соня же произнесла:

— О, мне кажется, это совершенно прекрасно. В смысле — иметь такие взаимоотношения, в смысле, основанные на чудесном взаимном э-э…

Я снова взглянул на нее любезно. Быть может — чуточку любезнее, чем в последний раз. Нельзя сказать, что нам, антифеминистам, изволите ли видеть, женщины не нравятся вообще: мы ценим, лелеем и жалеем их. Мы сострадательны. Батюшки, подумать только: бедняжки, им приходится ковылять по жизни с этими нелепыми торчащими жировыми отростками; вся польза от их жизни портится тройной чумой — запором, месячными и родами; а хуже всего — для борьбы с вышеперечисленными увечьями у них имеется лишь нечто вроде смутного мозжечка, хорошенькая головка, случайным образом, как чашка для игры в блошки, заполненная яркоокрашенными клочками мусора… да при одной мысли об этом сердце сжимается от жалости. Знаете, ваша собачка порой глядит на вас в тоске, и ее почти человеческие глаза жаждут понимания, томятся по общению? И вы помните, как часто вам казалось, будто она вот-вот прорвется сквозь барьер и будет с вами? Мне кажется, мы именно поэтому так добры к женщинам, господи их благослови. (Более того, едва ли их можно застать за охотой на котов или гаженьем на дорожках.)

— Да, — ответил я ей.

Когда мы уже стояли в дверях, Соня кинулась к нам, по-прежнему изображая королеву в клобуке.

— Чарли, — вскричала она, — а кто-то станет присматривать за вашей славной канареечкой, пока вас не будет?

— Вероятно, — расплывчато ответил я.

— Как выражалась моя старая нянюшка, — пробурчал Джордж, — людям не следует заводить домашних животных, если не готовы за ними приглядывать как полагается.

— Ровно то же самое я всегда говорю о женах, — жизнерадостно подхватил я. М-да, возможно, реплика не была выдержана в лучшем вкусе. Но я никогда и не подписывался на хороший вкус — уж лучше я вступлю в Лигу воздержания[68].

Иоанна отправилась в постель, не пожелав мне спокойной ночи. Джок отсутствовал — возможно, бил людей, он от этого никогда не устает. Я на сей счет не волновался, он нынче осторожен: те, с кем он ссорится, обычно уходят с места происшествия сами — унося свои зубы в шляпе. Я совершил несколько телефонных звонков агентам бюро путешествий и старым оксфордским преподавателям, после чего в дурном настроении удалился баиньки, прихватив с собой том Беатрикс Поттер, дабы утешить опечаленное сердце: то была «Сказка про миссис Тигги-Мигл»[69], она приносит радость неизменно.