Галиция. 1914-1915 годы. Тайна Святого Юра - Александр Богданович

Обладая большим мастерством незаметно увлечь клиента искусно подобранной темой, он превращал процесс бритья или стрижки в сеанс увлеченного общения двух интересных друг другу людей.

Слегка наклонив большую, абсолютно лысую голову, Цвибельфиш с добродушно-участливым выражением ненавязчиво, как бы сам с собой, заговаривал с очередным клиентом. Легкими штрихами он затрагивал то одну, то другую тему, нащупывая слабые места в укреплении, возводимом людьми вокруг себя из сдержанности, недоверчивости, высокомерия или просто стеснительности. При этом он никогда не допускал категорических высказываний, не оспаривал мнения собеседника и не касался политических и интимных вопросов первым.

Зазвенел дверной колокольчик, и в цирюльню вошел фабричный инспектор Казимир Михальский, он же тайный агент Особого отделения штаба генерал-губернатора по кличке Равский. Подобно Цвибельфишу, он тоже был страстным поклонником человеческого общения, правда, с чисто корыстными целями. Ни для кого не являлось секретом, что Михальский до войны состоял в особых отношениях с комиссаром второго класса Львовской дирекции полиции Щепаном Пивинским. В самом начале войны комиссар вместе с дирекцией полиции благополучно эвакуировался в Бьялу, а Михальский, следуя своему призванию и таланту, продолжил работу с секретными российскими службами, теперь уже как Равский. Жил он на соседней улице Шопена и часто, по привычке, захаживал в парикмахерскую перекинуться словом и обменяться новостями с такими же, как он, неравнодушными к происходящему завсегдатаями или просто почитать свежие газеты.

Бросив оценивающий взгляд на единственного клиента – пожилого толстяка с намыленными щеками, агент опустился в видавшее виды кресло у столика, заваленного газетами и старыми журналами.

– Русские никогда не возьмут Перемышльскую крепость, – изрек полный господин, очевидно продолжая уже начатую беседу с цирюльником. – Мой брат, полковник, был там полгода назад. Крепостные укрепления на самом современном уровне и абсолютно неприступны. К тому же там сильный гарнизон, а продовольственных запасов предостаточно на целый год обороны. А без этой крепости вся русская наступательная кампания ни черта не стоит.

Цвибельфиш бросил тревожный взгляд на Михальского, который уже оторвался от «Дзенника польски» и напряженно смотрел на белую горку пены на его указательном пальце.

– А вы слышали, господа, что турки без объявления войны обстреляли Одессу и Севастополь? – попытался сменить опасную тему Цвибельфиш и тем самым оградить клиента от больших неприятностей.

Но тот самоуверенным тоном продолжал:

– В крепости неплохо налажено воздушное сообщение. Они постоянно летают аэропланами на доклады в Вену. К тому же я думаю, они сами скоро начнут атаковать русских.

Цвибельфиш сделал еще одну попытку спасти слишком беспечного клиента, обратив внимание своих посетителей к похоронной процессии, которая в этот момент следовала мимо костела в сторону Яновского кладбища, но и это не помогло. Михальский продолжал не сводить сосредоточенного взгляда с пальца цирюльника, на который была снята с бритвы очередная порция пены.

Тогда Цвибельфиш крепко взял толстяка за нос и стал усиленно скрести бритвой его пухлые щеки.

– Прошу прощения, – осторожно начал агент, – если информация пана верна, а это наверняка так, это может существенно повлиять на настроение наших упавших духом сограждан здесь, в тылу противника?

– Именно, – выдавил сквозь зажатый нос толстяк, – мы должны быть готовы к решительным переменам на фронте.

– Как приятно встретить в наше непростое время единомышленника со стойкой верой в скорую победу над азиатскими ордами, – не скрывая удовольствия, изрек Михальский.

– Никто из нас не должен сомневаться в победе, – мычал толстяк уже сквозь пропаренное полотенце, которое поспешно было наброшено на его лицо.

Но Михальский не слушал, он узнал в этом самодовольном типе управляющего кинотеатром «Лев».

Накануне агент уже принес ротмистру Сушкову пару ценных сообщений. Первое – о двух поляках: кассире и мастере цементного завода акционерного общества «Волынь» вблизи станции Здолбуново, которые выражали откровенные симпатии к немецким и австрийским войскам и наверняка занимались шпионажем. Второе – о сбежавшем из плена лейтенанте австрийской армии Франце Роговском, жившем на третьем этаже дома двадцать четыре по улице Потоцкого[39], выдававшего себя за трамвайного кондуктора.

А сегодня рано утром на рынке он услышал о вагоне со ста восемьюдесятью кругами колючей проволоки, брошенном австрийцами в одном из тупиков станции Клепарово[40].

И вот сейчас – этот жирный тупица из кинотеатра «Лев»…

«Совсем неплохо». Михальский размышлял о размере вознаграждения за свое усердие, когда в цирюльню вошел очередной клиент.

– Пан желает стричься? – неуверенно спросил Цвибельфиш, скользнув взглядом по аккуратной стрижке молодого интеллигентного человека в приличном костюме.

– Я хотел бы сбрить усы и бороду, – ответил тот, присаживаясь рядом с агентом.

«Ну и денек!» – мысленно сокрушался цирюльник, невольно взглянув на Михальского.

А тот уже тщательно изучал нового подозрительного субъекта, который намеревался так кардинально изменить свою внешность.

Не обращая внимания на управляющего кинотеатром, который уже рассчитался и собирался уходить, Михальский мучительно подыскивал тему для начала разговора с незнакомцем.

Наконец, откашлявшись и придав лицу слащаво-заговорщическое выражение, он вымолвил:

– Некоторые пани наверняка будут огорчены исчезновением таких соблазнительных усов?

– О нет, наоборот, некоторые пани будут счастливы, что их прихоти беспрекословно выполняются, – с легкой улыбкой ответил молодой человек.

Цирюльник весело рассмеялся. Михальский же с глупой миной продолжал вопросительно смотреть на незнакомца, надеясь, что тот пустится в объяснения причин своего странного поступка. Но тот остался сидеть молча, покачивая ногой в такт простецкой мелодии польки, доносившейся из шинка через дорогу.

Между тем Цвибельфиш закончил раскладывать по карманам сполоснутые и протертые расчески и ножницы, поправлять на тумбе многочисленные парфумы[41]и мыла и пригласил пациента в кресло.

Неудачная попытка разговорить незнакомца разожгла профессиональный азарт тайного агента Равского, и он решил действовать дальше более простым и проверенным способом. Выйдя из цирюльни и убедившись, что подозрительного господина не ожидает экипаж, он стал искать удобную позицию для начала предстоящей слежки.

Белинский не слушал занятную историю Цвибельфиша о пожаре в хлебопекарне в соседних казармах Фердинанда[42], где сгорели бочки с остатками керосина и колесной мазью, а один из солдат обжег лицо. Он упрекал себя за легкомысленное решение зайти в первую попавшуюся цирюльню и так неосторожно обозначиться[43]в оживленном районе города. Ведь можно было спокойно сбрить бороду в офицерской гостинице «Сити» или, на худой конец, в казарме.