Жизнь и время Михаэла К. - Джозеф Максвелл Кутзее

— Михаэл, — ответил К.

Совсем стемнело. Внук в нерешительности поднялся.

— У тебя фонарика нет? — спросил он.

— Нет, — ответил К. и долго смотрел вслед внуку, пока тот осторожно спускался по освещенному луной склону.

Настало утро, но заняться К. теперь было нечем. К водоему не пойдешь — выдашь свой огородик. Он сидел на корточках у стены дома, чувствуя, как солнышко прогревает его тело, как течет мимо время, но вот на косогоре опять появился внук. «Он лет на десять моложе меня», — подумал К. От подъема на взгорок внук разрумянился.

— Михаэл, а есть-то нечего, — пожаловался внук. — Ты в магазины ходишь?

Не дожидаясь ответа, он распахнул дверь и заглянул в комнату. Он, похоже, хотел что-то сказать, но осекся.

— Сколько же тебе платят, Михаэл? — спросил он.

«Он думает, что я дурачок, — понял К. — Думает, что я идиот, что я сплю, как зверь, на полу, питаюсь птицами и ящерицами и не знаю, что есть такая штука — деньги. Смотрит на значок на моем берете и спрашивает себя: Санта-Клаус, что ли, ему это подарил?»

— Два ранда, — сказал К. — Два ранда в неделю.

— А от них есть какие-нибудь вести? Сюда они не приезжают? К. молчал.

— Ты сюда откуда приехал? Ты ведь не местный, нет?

— Я много где побывал, — сказал К. — И в Кейптауне тоже.

— А овцы на ферме есть? — спросил внук. — Козы есть? Вчера за водоемом я видел целое стадо, десять или двенадцать коз. Мне не померещилось? — Он взглянул на часы. — Пойдем-ка отыщем коз. К. представилась козья туша в жидкой грязи.

— Они одичали, — сказал он. — Их не поймать.

— Мы их поймаем у водоема. Вдвоем справимся.

— Они туда приходят ночью, — сказал К. — Днем они в вельде. — Про себя он подумал: «Солдат без оружия. Любитель приключений. Он и на ферме ищет приключений». А вслух сказал: — Бог с ними, с козами, я вам добуду еды.

К. взял рогатку, спустился к реке и за час убил три воробья и голубя. Он принес птиц к двери и постучал. Из дома доносился звук пилы. К нему вышел внук — голый по пояс, потный.

— Отлично, — сказал он. — Очисть-ка их побыстрее! Я тебя отблагодарю.

Сжав в кулаке лапки, К. держал четырех птиц. На клюве одного воробушка запеклась бусинка крови.

— Они маленькие, проглотите и не почувствуете, — сказал он. — Запачкаться боитесь, пальчики замарать?

— Чего ты городишь? — ощетинился внук Висаги. — Какого черта? Хочешь что-то сказать, так говори. Положи их, я сам все сделаю!

К. положил четырех птичек на веранде и ушел.

Первые мясистые ростки тыкв пробивались сквозь землю, один здесь, другой там. К. в последний раз поднял заслонку и стал смотреть, как вода неспешно обтекает огород, как темнеет земля. Сейчас я нужен своим первенцам больше всего, а я покидаю их. Он опустил заслонку и стал отгибать кран в сторону корыта, из которого пили козы.

Он принес четыре кувшина воды и поставил их на ступеньки крыльца.

Внук, уже в рубашке, стоял, засунув руки в карманы, и смотрел вдаль. Он долго молчал, потом заговорил.

— Не я тебе плачу, Михаэл, — сказал он, — я не могу тебя прогнать с фермы. Но нам надо держаться вместе, вместе работать, иначе… — Он перевел взгляд на Михаэла.

Что бы ни было в этих словах: обвинение, угроза, упрек, но они смягчили К. Это у него просто такая манера, сказал он себе, не нервничай. И все же почувствовал, как на него, точно туман, наползает отупение. Опять он не знал, что ему делать со своим лицом. Он тер рот и, глядя на коричневые ботинки внука, думал: теперь уж ты не купишь в лавке таких ботинок! Он сосредоточился на этой мысли, стараясь успокоиться.

— Мне нужно, чтобы ты сходил в Принс-Альберт, Михаэл, — сказал внук. — Я дам тебе список что купить и деньги. И для тебя самого сколько-то дам. Только ни с кем не разговаривай. Не говори, что видел меня, не говори, что покупаешь для меня. Вообще не говори, для кого покупаешь. Не покупай все в одной лавке. Возьми половину у Ван Рейна, а половину в кафе. Не останавливайся и ни с кем не разговаривай — сделай вид, что очень спешишь. Понял?

«Только бы мне не сорваться», — думал К. Он кивнул. Внук продолжал:

— Я тебе начистоту все выкладываю, Михаэл. Идет война, люди гибнут. А я ни с кем не хочу воевать. Я выбрал для себя мир. Ты понимаешь? Я хочу мира со всеми. Тут, на ферме, нет войны. Мы с тобой можем тут тихо жить, пока всюду не настанет мир. Никто нас тут не потревожит. Еще немного — и войне конец. Я был казначеем, Михаэл, я знаю, что творится. Знаю, сколько людей убегают каждый месяц: местонахождение неизвестно, выплата жалованья прекращается, открывается судебное дело. Понимаешь, о чем я говорю? Могу назвать тебе цифры — ты поразишься! Не один я сбежал. Скоро им не хватит людей, чтобы разыскивать беглецов, поверь мне! Страна-то вон какая огромная! Ты только погляди вокруг. Валяй на все четыре стороны! Прячься где пожелаешь! Мне только надо какое-то время не попадаться им на глаза. Долго они искать не станут. Что я для них — рыбешка в океане! Но ты мне нужен, Михаэл. Ты должен мне помочь. Иначе конец и мне, и тебе. Понимаешь?

К. ушел к воротам, зажав в руке список вещей, которые нужно было купить внуку, и сорок рандов. По пути он подобрал старую консервную банку, положил туда деньги и спрятал банку под камень у ворот фермы. Потом пошел по вельду к горам, следя, чтобы солнце было слева, и обходя фермы. Холмы становились все круче, он поднимался все выше, и к исходу дня, далеко внизу, его взгляду открылись аккуратные белые домики Принс-Альберта. Он обошел их стороной по окрестным холмам, потом вышел на дорогу к Свартбергу. Кутаясь от холода в материнское пальто, он поднимался все выше и выше в горы.

Город теперь виднелся далеко внизу; он начал искать место для ночлега и наткнулся на пещеру, которая недавно служила кому-то пристанищем. В ней был сложен из камней очаг, на полу лежала подстилка из душистого сухого тимьяна. Он развел огонь и зажарил ящерицу, которую убил камнем. Небесный купол стал темно-синим, высыпали звезды. Он свернулся в клубок, засунул руки в рукава и медленно поплыл в сон. Теперь уже трудно было поверить, что он встретил человека, который назвался внуком Висаги и хотел превратить его в своего слугу. Еще день-другой, сказал себе К., и я совсем забуду этого парня, в памяти останется только ферма.

Он думал о ростках, пробивающихся сквозь землю. Завтра они ещё будут живы, думал он, послезавтра поникнут, а на третий день умрут, пока я скрываюсь в горах. Быть может, если встать на заре и бежать бегом весь день, еще можно успеть их спасти. Их и другие семена, которым суждено погибнуть в земле; они и не подозревают, что так и не увидят солнечного света. Из его сердца тянулся росток нежности к тому клочку земли у водоема — теперь этот росток придется вырвать. Сколько же можно вырывать из сердца нежность? Ведь оно в конце концов окаменеет.

Он провел день в праздности, сидя у входа в пещеру и глядя на дальние вершины, где еще лежали островки снега. Хотелось есть, но он не двинулся с места. Вместо того чтобы прислушаться к просьбе своей плоти, он внимал обступившей его огромной тишине. Заснул он спокойно и легко, и ему приснился сон: быстрее ветра он бежал по пустой дороге, а за ним, едва касаясь резиновыми шинами земли, летела, словно по воздуху, коляска.