Причина смерти - Патрисия Корнуэлл

— А где бы ты взяла цианид, если бы захотела кого-нибудь отравить? Его сложно достать?

— Достать можно… на различных промышленных производствах, — ответила я.

— Например?

— Ну, например, его используют в процессе извлечения золота из руды. И в металлических покрытиях, и как фумигант.[13]И при производстве фосфорной кислоты из костей, — перечисляла я. — Одним словом, любой — от ювелира до рабочего на заводе или дезинсектора — имеет доступ к цианиду. Что касается соляной кислоты, то ее можно позаимствовать из любой химической лаборатории.

— Но, заметьте, — вступил в разговор Марино, — тот, кто отравил Эддингса, должен был знать, куда он отправляется. Знать время и место.

— И не только это, но и многое другое, — согласилась я. — Например, какой тип дыхательного аппарата Эддингс собирается использовать. Если бы он нырял с аквалангом, а не с хукой, то и план был бы другой.

— Хотелось бы мне знать, какого черта его туда понесло, — проговорил Марино, открывая заслонку и наклоняясь к огню.

— Что бы это ни было, но он, похоже, собирался фотографировать. И, судя по оснащению его камеры, настраивался на серьезную работу.

— Но камеру ведь не нашли, — заметила Люси.

— Не нашли, — подтвердила я. — Ее могло отнести куда-нибудь течением или, например, засосало в ил. К сожалению, такие вещи не плавают в воде.

— Интересно было бы взглянуть на эту пленку, — задумчиво сказала моя племянница, глядя в снежное небо и думая… Об Аспене?

— Мне ясно одно: полез он туда не рыбешек щелкать. — Марино запихнул в камин толстенное сырое полено. — Остаются, значит, корабли. А еще я думаю, что он готовил материал, который был кому-то поперек горла.

— Возможно, он и собирал материал, — согласилась я, — но это совсем не обязательно связано с его смертью. Кто-то вполне мог воспользоваться этим погружением для того, чтобы убить его, но по совсем другой причине.

— Где тут у тебя растопка? — спросил Марино, отчаявшись раздуть огонь.

— На улице, под навесом, — ответила я. — Доктор Мант не хочет держать ее в доме. Боится термитов.

— Лучше бы боялся пожаров да сквозняков. Эту развалину продувает насквозь.

— Сзади, прямо за верандой, — сказала я. — Спасибо, Марино.

Он натянул перчатки и вышел на улицу без пальто. Камин упрямо чадил, в покосившейся кирпичной трубе жутко завывал ветер. Я посмотрела на свою племянницу, которая так и стояла у окна.

— Давай-ка займемся обедом, ты не возражаешь? — предложила я.

— Что он там делает? — спросила она, вглядываясь в темень за окном.

— Марино?

— Да. Представь, этот увалень умудрился заблудиться. Посмотри, пошел к стене. Подожди-ка. Я что-то его не вижу. Выключил фонарик. Странно.

От ее слов по спине пробежал холодок. Я вскочила, метнулась в спальню и схватила лежавший на тумбочке пистолет. Люси следовала за мной по пятам.

— В чем дело? — воскликнула она.

— У него не было с собой фонарика.

Я бросилась открывать дверь, ведущую из кухни на веранду, и столкнулась с Марино. Мы едва не сбили друг друга с ног.

— Что за дерьмо? — послышалось из-за охапки щепок.

— Кто-то ходит вокруг дома — торопливо объяснила я.

Все, что Марино держал в руках, глухо грохнуло на пол, а сам он метнулся во двор, на ходу вытаскивая пистолет. К этому времени Люси уже была снаружи. Все приготовились к схватке.

— Проверьте вокруг дома, — приказал Марино. — Я останусь здесь.

Я возвратилась за фонарем, и мы обогнули дом, все время держась настороже. Но единственным звуком был скрип снега, на котором четко отпечатывались наши следы. Я услышала, как Марино снова поставил пистолет на предохранитель, а еще через секунду мы снова собрались у веранды.

— Там, у стены, какие-то следы. Это очень странно, потому что ведут они на берег и обрываются у воды. — Он огляделся, выдыхая пар в морозный воздух. — У тебя есть соседи, которые могли бы здесь прогуливаться?

— Я не знакома с соседями доктора Манта. Но в чужом дворе им все равно делать нечего. И кому взбредет в голову прогуливаться в такую погоду по берегу?

— Как расположены следы? — спросила Люси.

— Похоже, он сначала перелез через стену и прошел примерно шесть футов в глубь двора, а потом повернул назад.

Я вспомнила, как Люси стояла перед окном. Ее силуэт должен был четко вырисовываться на фоне освещенного окна. Тот, кто оставил следы на заснеженной земле, прекрасно ее видел, — это, возможно, его и спугнуло.

На смену одной мысли пришла другая.

— Откуда нам знать, что это — «он»?

— Ну, если «она», то мне жаль женщину с такими ножищами, — парировал Марино. — Размер туфель, похоже, такой же, как у меня.

— Туфель или ботинок? — поинтересовалась я, направляясь к стене.

— Не знаю. Но у них такая рубчатая подошва, — отозвался Марино, следуя за мной.

Я осмотрела отпечатки, но легче от этого не стало. Следы были оставлены не ботинками и не кроссовками.

— Господи! Да это же что-то вроде бот для подводного плавания или, может, мокасин, которые по форме напоминают такие боты. Смотрите.

Я указала на один из следов. Люси и Марино присели рядом со мной, чтобы лучше рассмотреть отпечатки в косом луче фонаря.

— Не заметно подъема, — заметила Люси. — Это определенно выглядит как след от дайверских бот или аквашузов. Но в такую пору это действительно странно.

Я встала и пристально посмотрела туда, где за стеной начиналась полоса темной, неспокойной воды. Казалось невероятным, что кто-то мог прийти сюда со стороны моря.

— Ты мог бы это сфотографировать? — спросила я у Марино.

— Конечно. Но слепки сделать нечем.

Наконец мы вернулись в дом. Марино собрал с пола растопку и отнес ее в гостиную. Мы с Люси снова занялись обедом, хотя я и сомневалась, что смогу теперь что-то съесть — нервы были натянуты до предела и меня разве что не трясло. Я налила себе еще стакан вина и попыталась представить все происшествие как безобидную мелочь, невинную шалость какого-то любителя пройтись по первому снегу или понырять в ночном море.

Не помогло — на душе было тяжело, я оставила пистолет под рукой и часто поглядывала в окно. Взяв из холодильника пармезан, я его натерла, разложила по тарелкам инжир и кружочки дыни, щедро добавив ломти ветчины к порции Марино. Люси приготовила салат. Все это время мы молчали.