Человек разговаривает с ветром - А. Андрюкайтис

— Спасибо, старшина. Век не забуду. — И схватил Кошкарева за полу шинели.

— Вот возьми, — он сунул ему часы. — Золотые. Ход плюс-минус минута в сутки.

Старшина отстранил его руку. Женщина с укором бросила шоферу:

— И не стыдно? Да нешто он за золото?..

Старшина распорядился:

— Забирайте, товарищ Гречуха, женщину с ребенком. — Он снял с себя шинель. — Прикройте их, а то они, видите, дрожат. Садитесь на мотоцикл — и в Сосновку. Ждите меня у склада. А я этого голубя доставлю, — показал на притихшего шофера.

Петрусь помялся, но все же решил спросить Кошкарева:

— Товарищ старшина, вы, наверное, подумали, что я не справлюсь с машиной или струшу? Ведь я…

— Подумал, — Кошкарев посмотрел на него добрыми глазами, — подумал, Петрусь, что водитель ты гарный и не струсишь. Но подумал и о том, что мне это сделать проще, и о том, сынку, что ты еще с Наталкой не свиделся. — И он хитро улыбнулся: — Вот она, какая ситуация.

В. Карпов,

Герой Советского Союза

НОВЕНЬКИЙ

Мечников не понравился старшине Рябову с первой встречи. Новичок должен вести себя тихо, даже немного боязливо. А этот вошел в казарму, как в собственную квартиру. Осмотрел расположение роты, побывал в кладовой, умывальнике, в комнате быта и, возвратясь к своей кровати, заключил:

— Служить можно. — Помедлил и добавил: — Вполсилы.

«Сачок, — отметил про себя старшина. — Здоровый, как конь, а уже силы распределяет».

Молодой солдат действительно отличался от щуплых первогодков. Он был высок, гимнастерка туго обтягивала мускулистую грудь и спину. Лицо грубоватое, взгляд прямой, колючий, на стриженной под машинку голове топорщатся жесткие и прямые, как иголки, волосы.

— Куда же вторую полсилу девать будете? — сдержанно спросил Рябов.

— Найдем применение! — Мечников ответил громко, ничуть не смутившись, чем разозлил старшину окончательно.

«Не повезло, — с тоской подумал Рябов, — были в роте люди как люди, а теперь вот нате вам — ходячее ЧП».

Старшина служил на сверхсрочной двадцатый год и хорошо знал, каких неприятностей можно ожидать от молодого солдата, который так вольничает с первого дня. Рябов был тверд в своих решениях и оценках. Переубедить его в чем-либо еще никому не удавалось. В службе он руководствовался одним, взятым раз и навсегда образцом — своим первым учителем старшиной Бондаренко, с которым свела его судьба еще в полковой школе. В кругу сверхсрочников Рябов не уставал повторять:

— Он из меня человека сделал. Всю дурь и гражданский шурум-бурум из башки выбил. Моя бы воля, я б его портрет рядом с маршалами повесил. А что, неверно говорю? Верно! У старшин, что и у маршалов, дел по горло! А ответственности!!!

Рябов, храня традиции своего учителя, держал солдат в строгости, любые проявления своевольства пресекал беспощадно, приговаривая при этом: «Сами после спасибо скажете».

Обиженные между собой звали его «крабом». Старшина приземист и крепок. Он немножко похож на киноартиста Пуговкина — только еще пониже ростом. Лицо у старшины коричневое — дубленное солнцем, омытое дождями. Но самое характерное в его внешности — пронзительные, всевидящие глаза. Уж они-то — подлинное зеркало старшинской души, особенно в гневе, когда кто-либо из солдат допускает «неположенное».

* * *

Рябов сталкивался с Мечниковым редко. Начинался рабочий день, солдаты уходили на стрельбище, в поле, к спортивным снарядам, а старшина оставался в опустевшей казарме: «гонял» наряд, наводил порядок, сдавал или получал имущество. Однако каждый раз, встречаясь с Мечниковым даже мельком, Рябов оставался озадаченным. Бросит Мечников мимоходом какую-нибудь фразу, и долго потом старый служака мучается, недоумевая: «К чему это он сказал? Насмешничает? Критику наводит?» Правда, ничего «неположенного» Мечников не допускает. Просто тон у него какой-то не такой и держится очень уж независимо.

У старшины были свои методы разгадывать людей. Он был твердо убежден, что подлинная суть человека открывается в работе, в отношении к делу. Причем, чем труднее и неприятнее работа — тем лучше. Поэтому, когда нужно было сделать что-либо особенно тяжелое, Рябов непременно вспоминал Мечникова. Не потому, что хотел ему досадить, а просто чтобы раскусить.

Однажды прошел сильный дождь. Земля пропиталась водой, раскисла. Солдаты хоть и скоблили подошвы о решетку, лежавшую перед входом в казарму, все же натащили много грязи. Она тянулась мокрой, липкой дорожкой от входной двери по всему коридору и чернела даже в спальной комнате между кроватями.

— Рядовой Мечников, помогите наряду мыть пол. — Старшина говорил обычным глуховатым голосом, и никто не замечал, что он с усилием добивается внешнего спокойствия.

— Есть! — солдат ответил, как всегда — громко и четко, и пошел готовить воду и тряпки.

Мечников скреб доски до самого отбоя, а старшина возился в кладовой, заходил в казарму проверить порядок в тумбочках, учил дежурного заправлять шинели на вешалке, смотрел, как закреплены вещевые мешки под кроватями. У него был вид человека, поглощенного обычным будничным делом. Но в действительности Рябов придирчиво наблюдал за Мечниковым: как тот приступил к работе, хорошо ли моет пол, что у него на лице — обида, отвращение?

Мечников удивил старшину. Он мыл пол не так, как все, — воду менял часто, доски оттирал до блеска, выстругал ножом палочку и выскреб застарелую пыль на плинтусах, обтер мокрой тряпкой ножки кроватей, вычистил угол за печкой, а дверцы печки и ее макушку вымыл дважды. В общем, сделал то, что мог бы спокойно не делать, от него это не требовалось. Больше всего поразило старшину то, что Мечникова не пришлось подгонять. Заметить, что старшина наблюдает, он, конечно, не мог, так что работал вполне самостоятельно.

Перед вечерней поверкой солдаты, собираясь на построение, толпились у двери. Они удивленно оглядывали преобразившуюся казарму, с любопытством следили за Мечниковым. Кто-то восхищенно сказал:

— Вот дает!

Рябов подошел к Мечникову, похвалил:

— Вы хорошо поработали, рядовой Мечников…

Старшина хотел объявить солдату благодарность тут же, при всех, но Мечников, как всегда, озадачил его своим ответом:

— Иначе принципы не позволяют.

— Какие принципы? — не понял Рябов.

— Мои, личные. Ведь каждый человек живет и работает по каким-нибудь моральным принципам.

— Чего-то ты загибаешь, — неуверенно произнес старшина, не замечая перехода на «ты». — Загибаешь. Моральный кодекс у нас один для всех.

— Один — это общий, по которому партия людей воспитывает. Но вот, скажем, честность или, например, справедливость? — Мечников улыбнулся и закончил: — Здесь, мне кажется, кое у кого свои взгляды…

Старшине показалось, что солдат как-то особенно выделил слово «справедливость». «В меня метит», — подумал Рябов.

— Разрешите идти? — спросил Мечников.

— Идите.

«Уловил, значит, мое отношение. Неспроста в меня этой справедливостью ширнул. А есть ли в кодексе такое слово?»