Тайна Ольги Чеховой - Нина Воронель

А пока что сама Ольга готовилась к гастрольной поездке на юг России. Юг выбрал руководитель гастрольной труппы Василий Качалов, а Ольга не возражала: на юге живет хороший зритель, там можно есть яйца, запивая их молоком, а главное — она надеялась найти хоть какой-нибудь след пропавшего без вести Лёвы.

Первым городом для начала гастролей они выбрали Харьков. Ольга обожала Харьков — каштановые аллеи его парков, тихие, затененные деревьями и выстланные узорчатой керамической плиткой улицы, невысокие, элегантные дома. Они напоминали ей провинциальный немецкий городок, в который она когда-то увезла Антона умирать — тогда особенный немецкий уют слегка скрасил для нее трагизм тех дней.

Они приехали в Харьков в конце мая и были приятно поражены резким отличием настроения на весенних харьковских улицах от мрачного уныния московских. Особенно бросались в глаза выражения глаз здешних прохожих — у них был вид сытых людей, в отличие от голодного облика москвичей. Это приятное впечатление подтверждалось обилием уличных лотков, торговавших мороженым и пирожками, мимо которых порхали стайки нарядных дам в весенних туалетах и красивых шляпках. Потрясенные этим изобилием актеры МХАТа сходу так объелись мороженым и пирожками, что отказались от ужина в ресторане, а заперлись в своих гостиничных номерах и заснули блаженным сном сытых.

Благополучные жители университетского города Харькова с восторгом встретили московский театр, и все билеты были быстро распроданы. Особенно полюбился харьковчанам «Вишневый сад». Несмотря на подернутую печалью тональность спектакля, зрители вместе с актерами погружались в навсегда ушедший комфорт прежней жизни. Да-да, приходилось признать, что та, ушедшая, проклятая всеми видами искусства, жизнь была чертовски комфортной, и жаль, чертовски жаль, что она ушла навсегда.

Это чувство переполняла душу Ольги в тот день, когда она в конце второго действия произносила монолог Раневской, и вдруг с улицы раздались громкие выстрелы. Публика испуганно заколыхалась, выстрелы участились, и свет погас. Какая-то нервная дама завизжала. Через пару минут свет зажегся, в зал вошел начальник охраны и объявил:

— Только что передовые части армии генерала Деникина вошли в Харьков и вытеснили большевиков.

После недолгого потрясенного молчания зал разразился бурными аплодисментами. Раздались крики:

— Да здравствует генерал Деникин!

Труппа на сцене присоединилась к восторгу зала.

Эти харьковские гастроли навсегда остались в памяти Ольги радужной круговертью спектаклей, банкетов, парадов и парадных обедов. И конечно, невероятной сытостью, особенно чувствительной после изнурительной московской голодухи. Единственное, что омрачало светлую радость этих дней, — глухая стена в ее попытках найти хоть какой-нибудь след Лёвы. Никто ничего не слышал о прапорщике Льве Книп-пере, будто он никогда не служил в армии генерала Деникина. И хотя вокруг гибли тысячи людей, Ольга почему-то была уверена, что ее Лёва жив и нужно только его найти. И она продолжала искать — писала прошения в генералитет, пользуясь своим актерским именем, бродила среди солдатских палаток, расспрашивая солдат и офицеров. Но все бесполезно, Лёвушка сгинул без следа.

А Лев тем временем шел пешком из Бахчисарая в Ялту в надежде пересидеть трудное время в чеховском доме тети Маши. Вот уже несколько месяцев он добирался из Екате-ринодара[4] до Бахчисарая — осталось совсем немного. Он вдоволь насмотрелся на жестокость как со стороны красных, так и со стороны белых, и не хотел участвовать в кровавой бойне российской гражданской войны. Хотя Лёва понимал, что Ольга в отчаянии ищет его по всей России, у него не было никакой возможности связаться с ней, не выдавая своего местонахождения. А он хотел скрыться и от белых, и от красных, для чего был готов даже зарыться носом в землю. А для этого Белая дача покойного дяди Антона в Ялте представлялась ему самым надежным убежищем.

Всему приходит конец — и блаженным харьковским дням, и короткому летнему отдыху. Пора было решать, куда двигаться дальше, на север ли, обратно в Москву к родному театру, или на юг, подальше от линии фронта. Заманчиво, конечно, оказаться в родных стенах, осененных занавесом с выгравированной на нем вечной чайкой, но пугают слухи о наказаниях тем, кого можно было назвать неблагонадежными, а то еще покруче — врагами. И вспоминалось необдуманное увлечение банкетами, парадами и парадными обедами в честь победоносной армии генерала Деникина. Поди объясни заскорузлым комиссарам из ЧК, что они актеры, а не мыслители, и что ничего не имели в виду, выпивая за победоносную армию генерала Деникина. Просто всегда были рады поводу выпить.

И после долгих взвешиваний «за» и «против» было решено оставаться пока по эту сторону линии фронта и ехать в солнечный город Ростов-на-Дону, всегда славившийся благодарной театральной аудиторией. Аудитория была необходима потому, что небольшие харьковские заработки утекли за время отпуска. И опять остро встал вопрос, чем платить за обед.

Путь в Ростов не был устлан розами. Приходилось ехать в грязных грузовых теплушках, часами пережидать протекающие мимо потоки солдат и пересаживаться из одного состава в другой, перетаскивая на себе декорации и костюмы.

Но ужасней дороги в Ростов оказался для них приезд в Ростов. Ни о каких гастролях не могло быть и речи — город заполонило отступающее белое войско. Актеры даже не нашли места для ночевки, пришлось довольствоваться грязной железнодорожной платформой. Только здесь их догнало известие, что Красная армия захватила Харьков и движется на Ростов. По городу бродили страшные слухи о жестоких расправах, чинимых красноармейцами над всеми, кто не подчинился власти большевиков. Пребывая в растерянности, актеры решили немедленно бежать в Новороссийск, куда устремилась вся разгромленная белая армия. Но решить бежать — это одно, а реально бежать туда, куда устремились сотни тысяч охваченных паникой людей, дело совсем другое, это возможно разве что только пешком.

Выручило напуганную труппу именно их ужасное пристанище на перроне. Пока директор труппы Качалов бегал по военным инстанциям в надежде добыть билеты на Новороссийск для своих актеров, к платформе, где они провели очередную ужасную ночь, подкатил длинный товарный состав. Прямо перед актерами остановился вагон с полузакрытой дверью. Молодые члены труппы еще на ходу запрыгнули внутрь вагона и обнаружили, что он всего лишь наполовину заполнен углем. При всеобщем ликовании они, не дожидаясь одобрения начальства, стали грузить декорации в товарняк, стараясь не запачкать их угольной пылью.

Вернувшийся ни с чем огорченный Качалов обнаружил, что почти весь так называемый пропс[] уже не только погружен в вагон, но и прикрыт украденным где-то брезентом. Первой реакцией его было возмущение самовольными действиями актеров, потом последовал вопрос: