Жестокость и воля - Сергей Зверев

Баба Нюра еще девчонкой бегала сюда за брусникой. Потом болотце высохло и остался кочковатый луг, поросший густой травой. Размерами он был невелик, и с трех сторон его окружал лес.

— Господи Иисусе, пресвятые угодники и богородица, — перекрестилась старуха.

Такого она не видела даже во времена войны.

Фронт, слава Богу, не дошел до этих мест, хотя какая-то воинская часть стояла неподалеку от деревни. А однажды даже перед домами прогрохотали танки.

На лужайке, в черном кольце выгоревшей земли и травы, стоял остов огромного грузовика с прицепом.

Что это был за грузовик, баба Нюра не знала и при всем желании узнать уже не могла, потому что грузовик сгорел дотла вместе с прицепом.

Жар от огня был, наверное, таким сильным, что ветки ближайших елей, расположенных метрах в двадцати пяти от машины, пожухли и скрючились.

Одному Богу известно, почему огонь не распространился дальше. Возможно, почва после дождей еще сохраняла влагу, или болотце высохло не до конца, и под верхним слоем почвы стояла вода.

Во всяком случае, сгорела только трава, хоть и на большом расстоянии вокруг машины.

— Это что ж тут стряслось-то, — пробормотала баба Нюра, не решаясь сдвинуться с места.

Впрочем, однажды, еще в пятидесятые годы, тогда еще тетка Нюра видела, как на колхозном поле горел трактор.

Тракторист пахал землю на стареньком гусеничном «сталинце». Неподалеку на окраине леса женская бригада корчевала пни.

День стоял ясный, но внезапно небо затянуло черными тучами, загремел гром, и одна за другой стали полыхать ослепительно яркие молнии. Женская бригада укрылась в лесу, а тракторист остановился, выскочил из кабины и побежал по полю.

И тут в расколовшемся пополам небе сверкнуло что-то ослепительно белое и опустилось прямо на трактор.

«Сталинец» вспыхнул, как свечка. Дождь скоро прекратился, а трактор горел до тех пор, пока от него остались одни гусеницы.

Вот тогда баба Нюра и узнала, что железо может гореть не хуже бумаги.

Потом, конечно, разразился шум, приезжала комиссия из района, проверяла, был ли акт вредительства. Чудом уцелевшего тракториста люди в серой форме с малиновыми погонами увезли в райцентр.

Но работницы колхоза из женской бригады рассказали все, что увидели, и тракториста выпустили.

Может, в тридцать седьмом он и сел бы лет на пятнадцать без права переписки — за то, что бросил в поле народное добро, тем самым допустив преступную халатность.

А тогда, после войны, люди в колхозах ценились на вес золота, особенно мужики. С фронта ведь мало кто вернулся живым и здоровым.

Но там на поле был маленький трактор, а тут громадная махина с прицепом.

Баба Нюра, зачем-то оглядываясь по сторонам, обошла под деревьями полянку и остановилась напротив кабины.

Крыша у грузовика отсутствовала. Полосы наполовину расплавившегося металла свисали вниз, закрутившись, как бигуди на голове жены агронома Настасьи.

Из кабины, вернее, ее остатков, торчал оплавившийся двигатель, похожий на комок застывшего теста.

Кажется, там находилось что-то еще, но баба Нюра, как ни присматривалась, не могла разглядеть. Зрение-то ведь уже не то.

Вот раньше она с другого конца поля могла разобрать, кто едет — бригадир или председатель.

Обгоревшие и оплавившиеся обода колес въехали в землю. Над кабиной возвышался остов согнутого рулевого колеса, похожего на увядшую, клонящуюся к земле ромашку.

Длинный фургон-полуприцеп тоже сильно пострадал. Видно, его тонкие стенки сразу не выдержали пламени и сложились, как карточный домик. Так они и спеклись грудой, будто пирог у неумехи Натальи, живущей на другом конце деревни.

Чем ближе к машине, тем вонь и гарь становились невыносимее. Баба Нюра, закрыв уголком платочка рот и нос, несмело двинулась вперед. Очень уж ее разбирало старушечье любопытство — что это там в кабине грудой лежит?

Ее не путали ни вонь, ни то, что сгоревшая машина еще местами дымилась, ни просевший грунт.

«Неужто такая гроза вчера была? — думала она. — Что-то я не припоминаю… Ан нет, погоди-ка… А вечерочком-то… Совсем память потеряла, старая. Видно, была гроза-то. Я Маньку доить вела, а за лесом два раза гром грохотнул. Только вот молнию я не видела, да и небо вроде ясное оставалось… Так то над избой моей, а что там, за лесом творилось, кто знает. Может, и гроза».

Баба Нюра подошла поближе, опираясь на палку, и остановилась на краю обгоревшей травы.

Поясницу после долгого хождения по лесу начинало потихоньку ломить, и старуха стояла, склонившись больше обычного.

Взгляд ее упал на какие-то темные пятна, которые вели от машины в лес.

Не веря своим глазам, баба Нюра наклонилась и пальцем притронулась к пятну. Солидол, что ли, али масло какое?

Нет, не похоже на масло. Подслеповато щурясь, старуха поднесла к глазам испачканный чем-то темным палец и обмерла. Да это же кровь!

В страхе она снова начала оглядываться по сторонам. Неужто зарезали кого?

— Ох ты, батюшки.

Старуха отступила в сторону и, наклонившись еще раз, вытерла палец о чистую траву. Надо бы поскорее вернуться в деревню, рассказать людям, что видела. Но прежде…

Любопытство все-таки пересилило, и баба Нюра двинулась ближе к машине.

В нескольких метрах от обгорелого остова кабины она остановилась и стала приглядываться.

Чуть дальше, под просевшими обугленными колесами она увидала что-то круглое и закопченное.

Эта штуковина напоминала бидон вроде тех, в которые доярки на колхозной ферме молоко разливают, а потом возчик Федот на своей хромой кобыле возит.

Но не бидон привлек внимание бабы Нюры. Разобрав наконец, что находится в кабине, она охнула и снова перекрестилась.

Повернувшись набок, словно глядя в глаза старухи, на нее скалился череп с пустыми глазницами, такой же обгорелый и закопченный, как то, что раньше называлось автомобилем.

Рядом с черепом лежала груда костей, сильно обгоревших, но еще сохранявших форму человеческого скелета. Рука была вытянута в сторону, тонкие косточки сжимали монтировку.

Подхватив свое лукошко, баба Нюра кинулась назад.

— Ой, батюшки-светы, что ж это творится? Надо бы в деревню поскорей вернуться, бригадира найти.

Константин проснулся оттого, что яркие лучи солнца били прямо в лицо. С трудом продрав глаза, он приподнялся на кровати и огляделся. В квартире стояла непривычная тишина.

Обычно из комнаты Игната доносился шум работающего телевизора. Сейчас лишь откуда-то издалека доносились детские крики.