Три богини судьбы - Татьяна Степанова

– Вы надеетесь, что ваш друг вернется к вам? – спросила Августа.

– А почему нет? Как там у него жизнь сложилась? А я женщина обеспеченная.

– Ну хорошо, спорить тут нечего, раз вы так этого желаете, – Августа тоже говорила с клиенткой мягко. – Вы принесли нам его снимок или…

– Карточки у меня его нет. Были, конечно, но за одиннадцать лет не знаю куда делись. А из вещей – вот, нате.

Она нырнула с головой в огромную кожаную сумку, долго рылась там и наконец достала свернутый мужской ремень – кожаный, с тяжелой пряжкой.

Августа взяла ремень и, не разматывая, осторожно вложила плотную кожаную массу в ладонь Ники. Та какое-то время была неподвижна, потом накрыла вещь другой ладонью, откинулась на спинку кресла и опять словно бы задремала.

Сеанс начался.

– Вспомните тот день, когда Евгений пропал, то есть ушел, – попросила Руфина.

– Скажите уж прямо – бросил меня. А ведь я одиннадцать лет назад еще о-го-го была. С весом, конечно, всегда у меня проблема, но он полных любил, сам говорил: есть за что подержаться. А в тот день… да обычный был день, самый обычный. Ждала я его к вечеру, а он не приехал. И ни звонка, ничего, как отрезал. Я искала его, думаете, не искала? Искала, – Лариса Павловна достала новую сигарету. – Но в Москве его не было, это точно. Куда-то подался соколик. Может, на юга, может, и того дальше.

– Но вы уверены, что он жив? – спросила Августа.

– Алкашом он не был, наркоманом тоже, это они загибаются, а он здоровый бугай… Я тогда и в больницы звонила – думала, может, в аварию попал. Нет, просто сбежал, живет себе где-нибудь, в ус не дует, – Лариса Павловна вдруг спохватилась, словно сказала что-то лишнее. – А может, как раз и плохо ему, жизнь не сладилась, а тут я – вот, мол, сокол, помню нашу с тобой любовь.

– И вы через столько лет простите ему?

– А как по-вашему – стоит простить?

Но Августа не успела ответить. Со стороны кресла послышался какой-то странный звук – то ли хрип, то ли клекот, невозможно было представить, что ТАКОЙ ЗВУК может издавать человеческое горло.

Руки Ники – со скрюченными, сведенными судорогой пальцами, взметнулись над головой. Кожаный ремень с пряжкой, распустившийся на всю длину, трепетал в ее руках как живой. Точно коричневая змея. Ника обернулась – лицо ее дергалось, глаза вылезали из орбит, она силилась что-то сказать, но язык не повиновался ей. Внезапно резким движением она обвила ремень как змею вокруг своей шеи. Секунда – и она резко дернула за концы, затягивая на своем горле петлю.

Августа и Руфина бросились к сестре, та рухнула на ковер, извиваясь и хрипя, все сильнее и сильнее затягивая на своем горле ремень-удавку.

– Руки ей держи! – крикнула Руфина, прижимая тело младшей сестры к полу.

Огромным усилием Августа впечатала правую руку сестры в паркет, одновременно силясь разжать ее мертвую хватку, отпустить ремень, ослабляя петлю.

– То самое, чего я так боялась! – Руфина и сама уже задыхалась – от борьбы, от тревоги, от неожиданности. – Это припадок… у нее припадок!

– Ему что-то мешает. И я бы хотел узнать, что это такое.

Это было произнесено в белом больничном коридоре, вполголоса, однако таким тоном, что Катя запомнила эту фразу надолго.

Посетить Центр судебной психиатрии оказалось не так уж и сложно. Арбатского убийцу Романа Пепеляева отправили на судебно-психиатрическую экспертизу сразу после предъявления ему «рабочего» обвинения. Видимо, следователь прокуратуры не считал для себя возможным продвигаться в расследовании дальше без официального заключения о психическом состоянии Пепеляева. Катя позвонила Левону Михайловичу Геворкяну – ведущему специалисту центра, которого знала и по прежним делам, и по лекциям, иногда он читал их в Главке во время служебных занятий.

«Хочу на него взглянуть» – конечно, это было не лучшей фразой, но как-то половчее соврать у Кати не вышло. К тому же профессор Геворкян знал ее как облупленную. Однажды даже заметил: «Голубушка, любопытство тоже в каком-то роде психическая аномалия». Позже Катя узнала, что Геворкяну звонил и полковник Гущин. А с полковником Гущиным они вместе съели не один пуд соли.

– Все жаждут на него взглянуть. Студенты-практиканты так и рвутся, – это Геворкян сказал Кате, приехавший в центр, встречая ее на проходной, более похожей на военный блокпост. – Хотелось бы, конечно, умерить весь этот ненужный ажиотаж вокруг его персоны, но пока это невозможно.

– С моей стороны это не праздный интерес, Левон Михайлович, я хочу сделать об этом происшествии статью. Вы же знаете, Пепеляева там, на Арбате, обезвредил именно Федор Матвеевич, – Катя постаралась, чтобы это вышло у нее как можно солиднее.

Но мудрый Геворкян лишь прищурился: конечно, конечно, и тем не менее, голубушка…

– Он по-прежнему молчит? – спросила Катя.

– Нет, отчего же.

– Начал давать показания? – Катя тут же нырнула в сумку за блокнотом. – Неужели? Как вам удалось? На всех допросах в прокуратуре он молчал, насколько мне известно.

– Он молчал на первых двух допросах. Потом были произведены очные ставки с несколькими свидетелями, находившимися в тот вечер на Арбате. Вот тут, в присланных вместе с постановлением о назначении экспертизы материалах… в частности, очная ставка с гражданином Зуевым… так… Здесь много написано, – Геворкян надел очки. – Это уличный торговец сувенирами. Он показал, что сначала видел Пепеляева на верхнем этаже строящегося здания, расположенного возле театра. У него в руках был пистолет, и он целился… Вот тут этот торговец говорит: «Он целился прямо в толпу». Но выстрелов сверху не последовало, и свидетель потерял его из виду. А через несколько минут началось… то, что началось, вы знаете, Екатерина. Вся Москва знает.

– На этих очных ставках Пепеляев говорил?

– Нет.

– Так, значит, он все-таки отказался от показаний? А у вас здесь начал…

– Ну, то, что он говорит нам здесь, я бы не взял на себя смелость назвать ПОКАЗАНИЯМИ. – Геворкян снял очки. – Он был к нам доставлен в крайне неудовлетворительном состоянии, пришлось принимать срочные меры медицинского характера.

– Но… доктор, я не понимаю, – Катя насторожилась. – Конечно, во время задержания Пепеляев пострадал, там такая ситуация была… Удивительно, как его вообще не линчевали.

Геворкян листал материалы.

– Значит, любопытно на него посмотреть, – сказал он. – М-да… а ведь простое дело с точки зрения уголовного процесса. Факт убийств налицо, оружие изъято, более двух десятков свидетелей, опознавших его. Виновность в суде будет доказать несложно. Так что же вас, коллега, в этом простом деле смущает?

– Это, по-вашему, простое дело? – Катя даже встала. – Это – простое?