Дьяволы с Люстдорфской дороги - Ирина Лобусова

– Да уж… Тока намотать себе кишки за пятку, шоб голову не просквозило! Тот еще фасон! – вздохнул Корень. – Вот тебе и засада – либо поцеловать замок и пролететь как фанера над Парижем, либо такой гембель, что мало не покажется! Но Японец сказал, они контрабандой торгуют, потому от властей и шифруются без хипиша всякого. Ну кому в голову придет, что лавка на Слободке продает камушки еще те?

– Странно как-то… Очень странно.

– Вот я и за то говорю. Без проверки никак, – тяжело вздохнул Корень.

– Ладно. Завтра схожу, все выясню. Если все чисто и рубины там, послезавтра можно брать, – решительно сказала Таня.

– Ты за ночь до сюда приходи. Здеся тебя никто не тронет. Языками почешем, мозгами перекинем – за это место мало кто знает.

Корень предложил, чтобы кто-то из его людей проводил Таню, но она отказалась. Ей всегда нравилось идти одной.

Она не спала всю ночь. Разговор с Корнем странным образом повлиял на нее – придал какую-то решимость, сил. И Таня согласилась на то, что давно хотела сделать… Но все боялась.

Настолько боялась, что и сделать ничего не могла. А теперь… теперь у нее больше не было страха. И дело было не только в том, что она захотела впервые в жизни участвовать в вооруженном налете. А в том, что душа ее непоправимо изменилась, словно сломалась в нескольких местах сразу. И после этого всё как-то неправильно срослось.

Утром, после десяти, Таня постучала в каморку к швейцару.

– Добрый день. Я давно хотела спросить вас про нашего соседа. Я не вижу его некоторое время. В дверь постучала – никто не ответил. Господин Сосновский. Он во флигеле живет. Первый этаж…

– Так это, барышня… – Швейцар вытянулся в струнку, выражая горячую готовность служить Тане всем, чем только можно. – Выехал господин Сосновский. Съехал с квартиры…

Швейцар назвал число – это было на следующий день после смерти бабушки.

Таня очень старалась держать себя в руках.

– А куда выехал? Адрес оставил для почты, для посетителей?

– Никак нет, барышня! Никакого адреса не сказал. И за квартиру его до конца месяца было уплочено. А он съехал и ничего не сказал.

Таня пошла прочь, стараясь не смотреть в сторону запертой двери квартиры Володи Сосновского. В ту сторону, где для нее навсегда закрылась часть ее жизни.

Солнце светило ярко – непривычно ярко для марта. Разом отступил промозглый, сырой туман, полный влаги и разлившейся в воздухе тоски, и потоки ослепительного солнечного света мощной лавиной разом обрушились на город. Засверкали, заискрились, высвечивая не только каждую трещинку старинных домов, но и лица людей, как-то сразу ему открывшихся. И даже само настроение в городе стало другим, лица разгладились, а люди принялись улыбаться, словно старались казаться как-то добрей.

Солнце творило чудеса. Жители Одессы не привыкли долго существовать без света. И едва солнечные лучи яркой броней накрыли город сверху донизу, говоря о приближении самой настоящей весны, полной чарующих запахов цветов, все как-то ожило, заискрилось, отмерло от долгой зимы. Возвращалась праздничная, пьянящая атмосфера яркого веселья, до того дня словно скованная застывшим на морозе льдом.

Ни в одном городе мира жители не привыкли к солнцу больше, чем в Одессе. И у настоящих, коренных одесситов формируется самая прямая солнечная зависимость, словно от яркости солнечного света напрямую зависят их настроение и дела. И это действительно так: одесситы не существуют без солнца, вянут и блекнут без его целительных лучей, проникающих сквозь кожу в самую потаенную глубину души.

В солнечные дни даже дела движутся быстрее, а жители города становятся еще более доброжелательными, улыбаясь просто так, без причины.

Две изящные английские лошадки с трудом тащили в гору элегантный дорогой лакированный экипаж, который был явно не по карману простым обывателям. Старый седой кучер правил лошадьми твердой рукой. Но все равно, лошадям с трудом давался подъем – несмотря на яркое солнце, в городе еще не везде сошел снег и местами земля была вязкой, как болотная жижа. Экипаж поднимался с балки к Софиевской улице. Иногда лошади останавливались, фыркали, а копыта их разъезжались в размокшем снегу.

В экипаже сидела красивая дама в дорогом модном пальто, отороченном роскошным мехом белого песца. Ее белокурые волосы как чистое золото сверкали на солнце, выбиваясь из-под кокетливой белой песцовой шапочки.

Дама была молода, не старше 25 лет, и удивительно хороша собой. Особенно красивы были огромные голубые глаза, отчетливо выделяющиеся на нежной, как фарфор, бледно-розовой коже. Как и все одесситки, дама улыбалась редкому весеннему солнцу, этому радостному дню. В такт лошадям она весело раскачивала головой, и при каждом взмахе в ее изящных ушах подпрыгивали серьги-слезки – крупные бриллианты.

Но кучеру было не до веселья. Жесткой рукой он упорно старался заставить двигаться лошадей, и каждый метр пройденного пути воспринимал как свою собственную победу.

Наконец лошади одолели трудный подъем и, выбравшись на гладкие булыжники Софиевской улицы, бодро побежали рысцой, громко цокая по камням новыми подковами. В лучах солнца Софиевская была прекрасна, даже несмотря на то что на деревьях еще не было листвы, а на земле оставались полянки черного талого снега. За деревьями, посаженными в два ряда, просматривалось спокойное бирюзовое море. И было видно, как под солнечными лучами сверкают блики воды, напоминая самые настоящие драгоценные камни.

Экипаж быстро двигался к своей цели – красивому двухэтажному особняку, разделенному на несколько доходных квартир. Шарма особняку придавало и то, что его окружал большой ухоженный сад. Остановившись перед воротами, кучер спрыгнул со своего места и пошел их открывать, чтобы экипаж въехал во двор.

Именно в этот момент возле ворот появилась цыганка. Она была похожа на экзотическую разноцветную птицу. Ее пестрые одежды переливались на солнце, играли всеми цветами радуги и в солнечном свете были похожи на самое настоящее цветовое пятно – или, если угодно, яркую цветовую бомбу. Вдобавок к этому широкие юбки цыганки были обшиты блестками и стекляшками. Солнечные лучи отражались от них, и все это сверкало так, что от этого больно резало глаза.

Цыганка была молодая – высокая, худая, с обветренным смуглым лицом, она цепким, острым взглядом осматривала окрестности, мгновенно реагируя на малейшее изменение обстановки. Так в ее поле зрения сразу попала богатая дама в экипаже (точнее, чем работник любого ломбарда, цыганка с молниеносной скоростью оценила стоимость мехов и бриллиантов). И разумеется, не подойти к ней она просто не могла.