Танец убийц - Мария Фагиаш

Жители Белграда вставали рано, в большинстве случаев с петухами, но и спать ложились, едва стемнеет. То, что их король в девять утра еще крепко спал, когда на его письменном столе громоздились срочные бумаги на подпись, а в приемной сидели просители, было совсем не по-сербски. Драга понимала это очень хорошо, как и то, что именно ей ставили в вину манкирование королем своих обязанностей.

Она осторожно потрясла его. Он мгновенно проснулся, осмотрелся испуганно и выглядел при этом точно так, как выглядел когда-то двенадцатилетний мальчишка, который пробрался к ней в постель, прячась от ведомых только ему страхов.

Тогда для своих лет он был слишком целомудренным и серьезным ребенком. Возможно, потому, что Милан и Наталия были совсем незрелыми родителями. На втором году после их широко обсуждавшегося развода с Миланом мать взяла Александра с собой в Висбаден. Ненависть, с которой она постоянно преследовала Милана, сделала политическую жизнь в Сербии невыносимой. Мальчик постоянно присутствовал при родительских склоках; это были не столько семейные скандалы, сколько настоящая борьба за власть, а он — фигура, которую перетягивали то на одну, то на другую сторону. Перед ним лебезили, добиваясь его любви, словно она являлась трофеем победителя.

В качестве dame d’honneur[27]королевы Драга занимала тогда небольшую комнату рядом с покоями своей государыни. Однажды ночью, когда за окном бушевала непогода, она услышала в коридоре жалобное хныканье. Сначала она подумала, что скулит пекинес королевы, но, когда звуки стали громче и явно напоминали детский плач, Дрога вскочила с кровати — под дверью на корточках сидел Александр в ночной сорочке. Он уставился на нее темными бархатными глазами своей матери, хотя такое отчаяние вряд ли можно было бы увидеть в глазах королевы.

— О господи, деточка, ты же простудишься! — воскликнула Драга.

В следующую секунду мальчик уже был в ее комнате. Его худенькое тельце тряслось от холода.

— Ложись в мою кровать, — приказала она.

Он послушался, юркнул под еще теплое одеяло и устремил свой полный страха, умоляющий взгляд на ее лицо. И тут мальчик разразился душераздирающими рыданиями. Дрожа от холода, босая, она беспомощно смотрела на этот необъяснимый взрыв отчаяния. Когда никакие ласковые слова не остановили его слез, она тоже нырнула в постель и обняла его. С тех пор как они приехали в Висбаден, Драга пару раз обменялась с Александром несколькими словами; она хотела его ободрить, но он всегда придерживался чопорной, недетской манеры держать себя. Не было никаких причин, которые хотя бы как-то оправдывали его появление у ее двери. И тем не менее теперь он цеплялся за Драгу, как будто боялся упасть в какую-то пропасть.

— Что случилось, Саша? — спросила она, назвав его русским ласкательным именем, каким обычно называла его мать. Когда он не ответил, она спросила настойчивей: — Тебя разбудил ветер? Или приснился плохой сон?

— Ужасный, — пробормотал он.

— Расскажи мне.

Вместо ответа он еще ближе прижался к ней и спрятал лицо у нее на плече.

— Тебе нужно было пойти к мадемуазель или к доктору Докичу.

И гувернантка, и домашний учитель были подобраны королем Миланом.

— Я ненавижу их, — отвечал мальчик ясным, резким голосом.

— А почему ты не пошел к твоей маме?

— И ее я тоже ненавижу.

Внезапный переход от рыданий к холодной злобе ужаснул Драгу.

— Как ты можешь так говорить! Она очень любит тебя.

— Нет, она меня совсем не любит. Меня вообще никто не любит.

«Меня никто не любит», — с течением лет Драга поняла, что эти четыре слова были лейтмотивом жизни Александра. Снова и снова слышала она от него эти слова, в Биаррице, в Меране, во время неофициального свадебного путешествия, в Белграде, когда в королевском экипаже они ехали по улицам города.

Тогда в Висбадене она отнесла эти слова насчет его настроения.

— Ты несправедлив, Саша, — сказала она и ласково провела по его лбу, еще влажному от холодного пота страха. — За других я не могу сказать, но я — я тебя очень люблю.

Он сел на кровати и пристально посмотрел на нее.

— Вот тебе я верю.

За эти пятнадцать лет, что они были знакомы, он, который иногда не доверял самым преданным своим подданным, ни разу не усомнился в ее симпатии, хотя она его никогда не любила. Да и любила ли она кого-нибудь? Ее мимолетные, в сексуальном отношении более или менее удовлетворявшие связи вряд ли можно было назвать любовью. Только Михаилу Василовичу принадлежали ее душа и тело, только он один мог причинить ей боль. К Александру она испытывала только жалость, смешанную с заботой опытной медсестры о тяжелом пациенте. Когда люди называли ее шлюхой, они отчасти были правы, — она действительно была ею, высококлассной представительницей этой профессии, женщиной, которая мудро и осмотрительно удовлетворяет потребности своего любовника. Она не только владела всеми тонкостями ремесла, но и испытывала при этом гордость профессионалки. Доставить наслаждение клиенту было для Драги Машиной почти так же важно, как и получить удовольствие самой.

Генерал Лаза Петрович, тоже бывший ее любовник, сказал ей как-то, что хорошая проститутка всегда немножко и мать, — да, материнское у нее даже иногда превалирует над профессиональным. Она любила детей, и ее всегда влекло к юным и беспомощным созданиям, особенно если им недоставало любви. Положить маленького Сашу к себе в постель было для нее абсолютно естественным. Он искал утешения, а она могла его утешить.

Несколько минут они лежали обнявшись, пока она не заметила, что дрожь прижавшегося к ней тела вызвана не страхом ребенка, а вожделением юноши.

— Ну нет, довольно, маленький чертенок! — выкрикнула Драга и оттолкнула его от себя.

Разозлившись и одновременно находя это забавным, она надела халат и провела остаток ночи в кресле. Перед рассветом она отправила его в свою комнату. Вечером же закрыла свою комнату на ключ и не отвечала на настойчивый стук. Ночные поползновения мальчишки оборвались с решением короля Милана положить конец пребыванию Александра в Висбадене.

Решение забрать сына у матери к Милану пришло внезапно. После многочисленных и напрасных требовании вернуть Александра в Белград он обратился к немецкому кайзеру с просьбой быть посредником в этом деле. Вильгельм II вежливо и настойчиво рекомендовал Наталии пойти навстречу пожеланиям супруга, но Наталия отказалась отдать ребенка. Тогда кайзер передал дело на рассмотрение опытного и надежного господина Рейнхабена, полицай-президента Висбадена. Этот ревностный служака приступил к выполнению задания с истинно немецким рвением. Он тут же отправился к королеве и предъявил ультиматум — в течение сорока восьми часов посадить Сашу в поезд на Белград. Глубоко оскорбленная, Наталия отказалась, но она не учла тот факт, что ни один немецкий полицейский чиновник не позволит ни слезам, ни угрозам помешать исполнить его служебный долг. Следующим утром, в объявленное заранее время, Рейнхабен в сопровождении нескольких жандармов явился в отель и попросту забрал мальчика.