Дилемма - Рамез Наам

Опиатное спокойствие понемногу испарялось. Несмотря на жаркое октябрьское солнце, его начал пробирать холод. Дыхание вновь участилось. Бедро заныло. Рука начала дрожать.

Господи, сейчас бы еще дозу!

В висках стучало. Когда уже начнется?

Еще одну дозу, подумал Хольцман, даже меньше предыдущей. Совсем маленькую.

Нет. Ни в коем случае.

Совсем-совсем крошечную?

Тут дверь открылась и в сад вышел президент Соединенных Штатов Америки.

Хольцман выпрямился. В горле у него пересохло. Президент произнес речь об отваге и самопожертвовании, о необходимости борьбы с теми, кто для достижения своих целей использует насилие. Теперь он мог нести что угодно. Покушение резко изменило его позицию в предвыборной гонке: до выборов оставались считаные недели, а Стоктон уже обошел главного соперника на десять очков.

Надо было смолчать, пусть бы его убили, подумал Хольцман.

Стоктон пошел вдоль строя, благодаря жен и детей убитых агентов. Он произносил добрые слова, пожимал руки, гладил детям головы – каждое движение президента снималось на камеры.

По мере его приближения Хольцману становилось все дурнее. Сердце гремело, как отбойный молоток. Он отер лоб рукой, и та увлажнилась от пота. Хольцману стало так холодно, что начало сводить судорогой мышцы. Ох, принять бы еще одну дозу опиатов, совсем маленькую, только от боли…

Нет.

И вот президент уже стоит перед ним. Хольцман смотрит на него, чувствуя, как сердце едва не выпрыгивает из груди.

Он все поймет, дошло до Хольцмана. Иначе и быть не может. Как я вычислил убийцу? Они все узнают!

– Доктор Хольцман, три месяца тому назад я выжил благодаря вашей внимательности и находчивости. Нация перед вами в огромном долгу. Я перед вами в огромном долгу. В награду я вручаю вам медаль за выдающиеся успехи на службе. Вы герой, доктор. Спасибо вам.

Президент надел ему на шею ленту с медалью, Хольцман с трудом выдавил «спасибо» и чуть не скривился, когда они пожимали друг другу руки. Он улыбнулся в камеру страшной натянутой улыбкой и подумал было, что все закончилось, когда президент вдруг притянул его к себе – Хольцман даже уловил запах его лосьона после бритья и почувствовал себя звездой футбола, не меньше. Стоктон зашептал ему на ухо:

– Надеюсь, доктор, в ближайшее время вы сможете ввести меня в курс дела касательно нексуса. И особенно касательно тех детей с нексусом, которых вы сейчас изучаете. Даю вам две недели. На встрече будем только мы с вами и директор Барнс. Скоро с вами свяжется глава моей администрации.

Хольцман судорожно сглотнул, и в следующий миг президент двинулся дальше. Все закончилось.

В туалете он едва не потерял сознание. Ввел небольшую дозу и сразу почувствовал сладостное облегчение: колотивший его озноб начал отпускать.

Всего один разок, сказал себе Хольцман. В виде исключения.

Он подождал, пока страх полностью исчезнет, затем – сразу после опиатов – принял норадреналин, чтобы немного взбодриться.

За дверью туалета его поджидал Барнс.

– Все в порядке, Мартин?

Хольцман улыбнулся и показал на голову – в тот роковой день он получил черепно-мозговую травму.

– Травма дает о себе знать. Но я уже почти в норме.

Барнс кивнул.

– Источник нексуса вычислить пока не удалось?

Хольцман помотал головой.

– Мои ребята работают круглосуточно. Мы непременно найдем посторонние примеси. Что-нибудь, что выведет нас на источник.

Барнс кивнул:

– Ищите.

Затем они отправились в Капитолий – обосновывать необходимость новых законопроектов, которые хотел внести президент.

Хольцман объяснил собравшимся правоведам и законодателям, что необходимо усилить контроль за химреакторами и исходными материалами, которые могут использоваться при производстве нексуса. Двигаясь из зала в зал, он то и дело проходил через детекторы собственной же разработки – все были с одной незаметной уязвимостью. Он заверил очередную сенаторшу, что давать ребенку-аутисту нексус – такое же преступление, как обкалывать его героином. Сенатор пожала им руки и сказала, что пересмотрит свои взгляды. К тому времени Хольцман хотел только одного: добраться до туалета и принять собственные же опиаты, чтобы хоть чем-то заглушить отчаянное презрение к самому себе.

– Зачем вы взяли меня с собой? – спросил он Барнса.

– Вы – уважаемый ученый, Мартин, – ответил тот с фирменной жутковатой улыбочкой. – Вам доверяют больше, чем любому сотруднику спецслужб и правоохранительных органов. И вдобавок вы – национальный герой.

Хольцман хмыкнул и скрепя сердце продолжал лицемерить.

* * *

В четыре часа Барнс его отпустил и ушел на другую встречу. Хольцман был измотан до предела, покрылся липким потом и сгорал от желания принять очередную дозу, но все было позади, он пережил этот страшный день и поклялся, что больше никогда не воспользуется опиатами на работе – только дома, чтобы уснуть или снять боль.

Он вышел из Капитолия и поковылял вниз по лестнице, когда впереди увидел ее. Рыжие волосы. Светлая кожа в веснушках. Лиза Брандт. Они не виделись много лет. Она заметила его и бросилась навстречу. На ее лице не было ни радости, ни злобы, только тревога.

– Мартин!

– Лиза… Сколько лет, сколько зим… – Свободной рукой он дотронулся до ее плеча. – Что ты здесь делаешь?

– Лоббирую интересы одного правозащитного движения. Мартин, до нас дошли страшные слухи. – Она сверлила его напористым взглядом, и он вспомнил, какую страсть когда-то пробуждал в нем этот взгляд, какое влечение… – Вы держите у себя детей-аутистов…

Хольцман искательно заглядывал в ее глаза. Неужели он ей совсем безразличен?

– …и ставите над ними опыты, Мартин. Прямо в здании УПВР!

Он ошалело смотрел на нее и мечтал поцеловать эти губы или забиться в темный угол, сбежать, провалиться под землю.

– Ты меня слушаешь, Мартин?! Детей похищают! Ты что-нибудь об этом знаешь? Ответь мне!

Наконец до Хольцмана начало доходить, о чем она говорит. Он заморгал:

– Я… Лиза… Я…

– Ты знаешь.

Она на секунду замолкла, переводя дух, и Хольцман увидел биение голубой жилки на ее дивной шее. Она совсем не изменилась за пятнадцать лет, все такая же красавица. Тогда ему было сорок, он был профессором в университете, а она – его двадцатипятилетней студенткой.

– Мартин, – жестче и напористей проговорила Лиза, – по-твоему, я идиотка? Ты же все знаешь! – Она покачала головой. – Помоги нам. Даже ты не мог повестись на эту чушь собачью! Помоги собрать доказательства для Конгресса. Эти дети – люди, что бы там ни говорилось в акте Чэндлера и что бы ни плел президент. Они дети, Мартин. Помоги нам! – И уже тише, мягче добавила: – Пожалуйста.