Русская Япония - Амир Хисамутдинов

Поначалу японские предприниматели не имели понятия о торговле в больших объемах и продавали дорогие и редкие товары почти за бесценок, но постепенно они разобрались в мировых ценах, к тому же расширив ассортимент за счет изделий, еще не известных европейцам.

Кроме русских в Нагасаки находилось немало и других иностранцев, с которыми чаще всего были связаны скандальные истории. Так, первое английское коммерческое судно, пришедшее в порт, было загружено опиумом, что противоречило трактату. Коммерсанты с другого судна расплатились фальшивыми деньгами и успели покинуть порт до того, как обман раскрылся. Матросы с американских военных кораблей «Mississippi» и «Powhatan» устроили в городе настоящий дебош, ломая дома и громя лавки. Один из французских «купцов» увез с собой японскую служанку, что в те времена строго запрещалось. Когда судно вернулось в Нагасаки, оно оказалось в центре скандала. Конфликт удалось погасить в ходе длительных переговоров, в которых участвовал и капитан «Аскольда». Он же взялся уладить неприятную ситуацию, когда секретарь голландского комиссара дал пощечину японскому чиновнику, что могло иметь весьма печальные последствия для всех иностранцев в Нагасаки.

3 июня 1859 г., когда шлюпка с корвета «Рында» проходила мимо голландского парусника, оттуда раздался крик «Спасите!», а потом кто-то бросился с борта в воду. Человека подобрали. Оказалось, что это матрос 28-го экипажа Леонтий Грабовский, дезертировавший годом раньше с клипера «Пластун». Служба на русском военном корабле казалась ему очень трудной, но на «голландце» он попал в настоящее рабство. Грабовский сообщил, что на том же паруснике находится еще один дезертир, матрос Анисим Петров, которого удалось освободить только с помощью консула Голландии. Если одни корабли отличались жесткой военной дисциплиной, то на других царила полная анархия. Неудивительно, что на таких судах часто не хватало экипажа, и капитаны старались пополнять его всякими способами, часто незаконными. Бывало, что матросов уговаривали перейти на другое судно в каком-нибудь портовом кабачке, где те прогуливали свое небольшое жалованье.

Но случалось, что и русские моряки забывали собственную поговорку «В чужой монастырь со своим уставом не ходят», и тогда их поведение вызывало неудовольствие у местных жителей. Как-то один из гардемаринов «Аскольда» забрел во двор к князю Сикузену, одному из влиятельных людей острова Кюсю, что было категорически запрещено. Его взашей выгнали со двора, что на этот раз показалось оскорбительным капитану «Аскольда». Последовали длительные переговоры обеих сторон, в результате которых представители князя извинились. Наглядный пример двойных стандартов, которым тогда следовали все европейцы, приходящие в азиатские порты.

В тревожные дни таких международных конфликтов члены русских экипажей старались не ходить в одиночку по ночному Нагасаки. Часть самураев крайне отрицательно воспринимали приход европейцев в Японию. Они хорошо помнили, как предупредительно вели себя в закрытом ранее Нагасаки первые голландцы, и не прощали новым гостям пренебрежительность и грубость по отношению к японцам.

Разрядить обстановку и улучшить отношения помог несчастный случай. Это произошло ночью 8 марта 1859 г. в голландской фактории Десима. К. Ф. Литке вспоминал: «Было около полуночи; наша колония, отдыхая от дневных трудов, спала глубоким сном, как вдруг раздались неистовые крики бонзы нашего храма:

— Пожар! Пожар!

Выскочив из комнат и увидев огромное зарево пожара на другой стороне залива, мы разбудили команду, захватили с собой все, что только могло быть полезно при тушении пожара — ведра, маты, брандспойты; часть людей отправили на фрегат за топорами и остальными брандспойтами, и через полчаса первый баркас пристал уже к пристани Голландской фактории.

Картина, которую мы застали, была ужасна и смешна. Несколько домов уже сгорело; огонь распространялся с неодолимой быстротой. Бедные голландцы потеряли головы, бросались из одного конца в другой, не имея ни людей, ни инструментов, а следственно и средств остановить огонь; японцы же, прибежавшие массами из города, боялись подступиться; пожарные их партии в отличных разноцветных костюмах с фонарями на длинных шестах и огромными баграми стояли вытянувшись вдоль улицы, не двигаясь с места, и только шумели и кричали.

Видя такой беспорядок, капитан принял все распоряжения на себя. По первому слову люди наши бросились в огонь спасать товары и вещи, еще не застигнутые огнем. Первые три дома, от которых начался пожар, уже развалились, четвертый стоял еще, но весь в пламени, а пятый начинал загораться. Мы принялись за эти два дома; тюк за тюком, ящики, мебель, как град, посыпались из окон, так что около дома было опасно стоять; через минуту двор и улица были до такой степени завалены вещами, что работа остановилась; тогда мы вспомнили про японцев, стоявших как вкопанные в отдалении и в изумлении смотревших на наших людей; мы их заставили оттаскивать вещи из-под стен дома к берегу залива, и они невольно, безответно повиновались нашим приказаниям.

В то же время мы старались брандспойтами и ведрами залить последний загоревшийся дом, но наши усилия оказались тщетными; недостаток в воде, которую по случаю отлива надо было далеко носить, не позволял действовать довольно быстро, да и сила брандспойтов была недостаточной. Тут только японцы объявили нам, что у них есть большие и сильные брандспойты, за которыми, конечно, немедленно и было послано. Между тем огонь быстро распространялся; пламя уже обхватывало стены дома, у которого черные закоптившиеся силуэты наших людей, как тени, мелькали мимо разбитых окон, и угрожало следующему дому, из которого также вытаскивали вещи.

Спасти горящий дом было невозможно, и, чтобы прервать путь огню, решено было сломать его до основания одним усилием. Покуда часть людей с опасностью жизни и вопреки приказаниям офицеров продолжала возиться в пламени, спасая частью уже захваченное огнем имущество голландцев, другая часть подрубала фундаментальные балки и заносила кабельтовы в разные стороны, один за верх, другой за низ дома. Все это было готово, прежде чем пламя успело захватить соседний дом, команду пополам поставили на оба кабельтова, и когда последний человек вышел из качавшегося дома, грянули «Дубинушку». «Зеленая сама пойдет» — и дом лежал уже в развалинах.[3]

Самая трудная работа была сделана, опасность миновала, все вздохнули свободнее, и даже японцы ободрились и добровольно начали помогать нашим матросам. Весь труд состоял теперь в том, чтобы предохранить от горящих остатков соседний, еще нетронутый, дом и уничтожить последние признаки огня на погорелом месте.

Покуда мы с одной стороны тушили огонь и спасали товары и имущество, нам с другой стороны пришлось отстаивать эти же вещи от другой опасности. Занятые самим пожаром и нуждаясь в большом количестве рук, мы забыли про спасенные нами вещи, снесенные на берег, и оставили их без присмотра. Купеческие суда, стоящие на рейде, вздумали воспользоваться этим обстоятельством и наслали множество своих шлюпок, которые моментально нагрузились спасенным имуществом и хотели было отваливать, когда нам дано было знать. Видя приближение наших людей, на шлюпках отрезали фалини и оттолкнулись от берега; но это им не помогло. Под предводительством своих офицеров наши матросы бросились в воду и настигли шлюпки, некоторые вплавь, и, подвергая жизнь опасности при отпоре гребцов, заставили их воротиться к берегу и таким образом вторично спасли имущество, похищенное, к нашему общему стыду, европейцами на глазах у целого почти нагасакского народонаселения.