Алмаз - Кэти Хикман

— О нет, ты все видела. Опиши мне, что именно.

— Что?

— Догадаться несложно. Я сказал, опиши, что видела.

— Нет!

— О да, продолжай! Что понравилось больше? Просто поцелуи или нечто поинтереснее? Она очень любит доставлять удовольствие, эта малышка. Вообще-то вы все такие.

— Stronzo, stronzo, stronzo!

— Выбирай выражения! — от души рассмеялся Керью. — Бьюсь о заклад, ты не всю жизнь провела в монастыре. В какой сточной канаве тебя подобрали сестры?

Он наконец ослабил хватку и теперь держал Аннетту на расстоянии вытянутой руки, презрительно глядя на девушку.

В этот самый момент из глубины монастыря донесся нестройный звон колоколов.

— Видимо, я никогда этого не узнаю, — весело сказал мужчина.

А потом так же внезапно, как появился, исчез в дальнем углу сада.

Растрепанная Аннетта потащилась обратно в келью. Босые ноги покраснели от холода, сорочка насквозь промокла, покрылась пятнами от сока листьев и травы.

Она с ужасом услышала колокольный звон, непохожий на обычный сигнал монахиням собраться в капелле. «Интересно, кто-нибудь заметил мое отсутствие?» — подумала девушка. Внутри все похолодело. Судя по тому, что лучи солнца уже проникли за стены, миновала не только заутреня, но и утренний молебен. Раньше ей всегда удавалось оправдать отсутствие в капелле, но сейчас Аннетта испугалась, что не сможет убедительно объяснить, чем занималась в саду так рано, да еще и в промокшей ночной рубашке.

Она пробралась через двор кухни и обнаружила, что в монастыре царит невообразимая суета. Монахини в кое-как наброшенных на голову покрывалах носились туда-сюда по коридору, словно за каждой гнался осиный рой. На лестнице, ведущей в дортуар младших сестер, Аннетта столкнулась с суорой Пурификасьон. Та была полностью одета. Суоре захотелось развернуться и убежать куда глаза глядят, но за ней поднимались другие монахини. Девушка смирилась с неизбежным. Но, странно, Старая Фурия ничего не сказала по поводу ее неприличного внешнего вида. Посмотрела холодно, словно на пустое место, и пошла мимо в направлении залы для монахинь, постукивая серебряным наконечником трости о каменный пол.

Вернувшись в дортуар, Аннетта увидела, что Урсия мечется по келье, тщетно пытаясь закрепить на голове монашеское покрывало.

— Что тут происходит?

— В смысле? Мы проспали, вот что, — широко зевнув, ответила монахиня. — Уже так поздно! Ну-ка помоги, у меня сегодня все из рук валится.

— Проспали? Все?

— Похоже на то. И кто бы говорил, ты сама еще в ночной рубашке!

Урсия села на кровать, повернулась к Аннетте спиной и застонала:

— Господи, да что со мной такое? Клянусь, все бы отдала, только бы лечь обратно в постель.

Аннетта быстро помогла Урсии закрепить покрывало, а потом помчалась в свою келью в дальнем конце коридора. Захлопнула дверь. Дрожа, переоделась в сухое, достала из сундука стопку шалей и соболиную пелерину — самое дорогое, что у нее было, — завернулась поплотнее и забралась в постель. Немного пришла в себя. Встала с кровати, села на пол, уперлась ногами в тяжелый деревянный кассоне и подвинула его к двери. «Теперь сюда никто не войдет», — подумала Аннетта. Залезла обратно под одеяло и стала напряженно размышлять.

Даже под тяжелой пелериной ее еще трясло от холода.

Кто же тот незнакомец из сада? Наверняка мужчина, которого она увидела в подзорную трубу в день свадебного визита, а потом попыталась выследить. Тот, кто потерял туфлю на клумбе.

Монаркино, как сказала суора Пурификасьон. Тогда Аннетта притворилась, что слово ей незнакомо, но слегка покривила душой. Конечно, монахини рассказывали об «искусителях» множество захватывающих историй.

Говорили, что половина женщин Венеции живут за монастырскими стенами. Господи, среди них всегда находились желающие рискнуть! Плотские отношения. «Что ж, — подумала Аннетта, — кем бы ни был этот незнакомец, у него получилось». Она вспомнила две обнаженные фигуры. Странная геометрия цветов, будто на картине. Похожие на полную луну приподнятые бледные ягодицы женщины. Поразительно чувственное выражение лица мужчины, запрокинутая голова и звук, словно тихое рыдание, будто от горя, а не от наслаждения.

«Это… было красиво», — подумала девушка и поразилась самой себе.

Но тут же встревожилась: пыталась выследить монаркино, а на самом деле угодила в его ловушку. Раз за разом она вспоминала эту сцену: отражение лица в воде, как он схватил ее за запястье, как легко подчинил. К глазам подступили слезы.

Почему она почти не сопротивлялась?

Просто сил не хватило или…

В какой-то момент девушка уснула. А придя в себя, поняла, что уже далеко за полдень: яркое солнце заливало келью. Вдруг раздался настойчивый стук в дверь.

— Суора? Суора!

Ворчливый, скрипучий голос старухи Виргинии. Дверь с глухим звуком ударялась о деревянный кассоне.

— Что случилось? Выходите немедленно!

Аннетта и не подумала открыть. Как она и надеялась, не дождавшись ответа, старая монахиня сдалась и вскоре зашаркала прочь по коридору.

Девушка лежала в постели и смотрела в потолок. Она не смогла бы встать, даже если бы захотела. Нужно обдумать все, что она увидела и услышала. Не подняла тревогу, а пошла за незваным гостем в сад. Беседовала с ним, хоть и против воли. И даже тогда не позвала на помощь. Да, вляпалась…

Аннетте безумно повезло, что утро в монастыре началось с такой неразберихи и никто не заметил, в каком виде она вернулась в келью. Или все-таки заметил? Суора Пурификасьон, кажется, не обратила внимания, будто, как и Урсия, еще не до конца проснулась. Но это не означает, что остальные монахини тоже потеряли бдительность. И по крайней мере одна из них знает, что произошло сегодня ночью: любовница монаркино, кем бы она ни была.

В дверь снова громко постучали.

— Суора Аннетта? Суора Виргиния сказала, что вы нездоровы.

Голос с сильным испанским акцентом. Суора Пурификасьон.

Аннетта молча лежала в постели и думала, что делать.

— Немедленно откройте дверь! Вы прекрасно знаете, что устав запрещает сестрам запираться.

— Мы беспокоимся за вас, — вмешалась суора Виргиния.

«Говор как у деревенской бабы. Беспокоитесь? Ну конечно, две старые клячи, которым до всего есть дело. Не желаю слушать». Девушка отвернулась к стене и с головой укрылась пелериной.

Под покрывалами было темно, мех щекотал нос, но тело наконец-то начало согреваться. Дверь билась о кассоне, но строптивой монашке было все равно. «Да пусть они все повесятся, мне-то что».

Стараясь не обращать внимания на стук и голоса, она задумалась о незнакомце. Почему никак не удается выбросить монаркино из головы? Это поразительно — мужское тело рядом. Худощавое, ни унции лишнего жира. «Странно, — подумала Аннетта, — впервые за долгие годы, практически за всю жизнь, ко мне прикоснулся мужчина».