Свободен! - Пол Винсент

Комната была почти пуста, если не считать пяти стульев и стола. Окон не было. Я обернулся, когда захлопнулась дверь.

Я просидел там довольно долго, потом проверил замок. Дверь была заперта.

Я снова сел и стал ждать.

Через какое-то время в комнату вошел невысокий скромно одетый мужчина.

– Я из Главного управления, – сообщил он.

Я невольно рассмеялся. Фраза прозвучала очень по-книжному, и мне показалось, что я уже много раз ее слышал.

Он положил передо мной на стол бланк и ручку. Анкета состояла из нескольких вопросов. Хорошо, что все вопросы были на двух языках – испанском и баскском.

– Мой испанский не слишком хорош, и я не уверен, что смогу ответить на все вопросы, – заявил я.

– Вы должны написать, кого нужно известить о вашем аресте, – сказал он по-английски. – И еще укажите, кто ваш адвокат. А также хотите ли вы, чтобы сообщили британскому консулу.

Я почувствовал, как комната меняет цвет.

– Вы говорите, что я арестован?

– Вы пришли, чтобы сдаться, верно? – уточнил он.

– Нет! В чем меня обвиняют?

– Мы уточним формулировку обвинения, когда будут готовы документы, – сообщил он.

– У меня нет адвоката. Я английский гражданин, живу здесь недолго, мне не нужен был адвокат. Почему вы меня арестовали?

– Просто заполните эту анкету, – сказал он.

Я чувствовал, что если заполню анкету, то назад пути не будет. Я хотел все обдумать, поэтому тянул время, спрашивая, что означают вопросы.

Полицейский достал сигареты и подвинул две штуки в мою сторону. Я курю довольно редко, если не считать случаев, когда хочу досадить матери; но я решил, что возвращать сигареты неудобно, поэтому положил их в верхний карман. Велика вероятность, что мне придется отдать их кому-нибудь в качестве взятки, чтобы ко мне не приставали в душе во время моей длительной отсидки в тюрьме за преступление, которого я не совершал и о сути которого даже не догадывался.

– Ладно, пожалуй, если я не заполню этот бланк, никто так и не узнает, что я сюда попал, – произнес я, ни к кому конкретно не обращаясь.

Мне трудно было решить, кому сообщить о своем аресте. В первую очередь я вспомнил о Габриэль, но вдруг почувствовал, что это было бы ошибкой. Другой вариант – моя мать, но она сумасшедшая. Я представлял, как полицейские звонят моей матери и говорят, что я в тюрьме, а она отвечает «Очень мило», вешает трубку и рассказывает пустой комнате, что кто-то оповестил ее по телефону о моем аресте. Через четыре часа она будет гадать, почему ее никто не накормил.

Я указал ее имя. По крайней мере она наверняка будет дома, когда они позвонят.

– Нет, не пишите ее имя, – велел полицейский.

– Я не знаю, кого еще указать.

– Вы не можете называть того, кто сам – как это говорится? – заключенный.

– Что? – переспросил я.

– Ваша мать тоже арестована.

– Вы арестовали мою мать?

У меня зашел ум за разум: это было уже слишком. Но я постарался сосредоточиться на конкретном вопросе: какого человека я могу назвать? Может, Габриэль или того, кто лучше разбирается в местных реалиях? Они арестовали мою мать. Но почему? Я был потрясен и уже впадал в отчаяние, поэтому написал имя Олаи, ее мобильный номер и рабочий телефон.

– В чем нас обвиняют? – снова спросил я.

– Вам все объяснят, – повторил полицейский. – Мы вас арестовали в качестве превентивной меры.

Мужчина встал и постучал в дверь. Ее отперли снаружи.

– Вы можете оставить мне снимок? – спросил я. – Это моя улика.

Мужчина держал фотографию в руке и как будто ее взвешивал.

– Это наша улика, – заявил он.

Меня отвели в камеру, расположенную двумя этажами ниже.

Мне подумалось, что можно сбежать, если предпринять решительные действия. Промчаться по коридорам и выскочить на улицу, где-нибудь спрятаться и постараться доказать свою невиновность. Какая у меня альтернатива? Позволить запереть себя на неопределенный срок, потому что полиции нравится наугад сажать людей?

Я покорно вошел в камеру.

Там тоже не было окна. Низкий белый пластмассовый стул, на полу – синтетический матрас без простыней. Еще раковина, а в углу унитаз.

Перед заселением в камеру меня заставили расстаться со всем личным имуществом: часами, телефоном, ключами и кошельком.

– Вы можете дать мне квитанцию? – спросил я. – Мне нужен полный список изъятого.

Один из охранников сказал:

– Вам все вернут.

Он дал мне пластиковую бутылку с водой, потом осмотрел меня с головы до ног, как будто в чем-то подозревал. Вероятно, это ничего не значило, но я был представителем среднего класса без тюремного опыта; я не имел ни малейшего понятия, чего мне следует бояться, а чего нет. Не знаю, какие выводы сделал охранник, но прежде чем захлопнуть дверь, он достал пачку сигарет и тоже дал мне две штуки.

Из полицейского участка меня перевезли в настоящую тюрьму за городом. Это была долгая поездка в фургоне без окон. Не могу точно определить время, но думаю, что она длилась не менее часа. А мне показалось, что прошло целых два.

Я попал в современную, хорошо оборудованную тюрьму; это было уже что-то. Пахло сигаретами и свежей штукатуркой.

Похоже, здесь существовала система, при которой вызывающие доверие заключенные отвечали почти за все. Один из них открыл камеру и принес большую тарелку с булочками, мясом и сыром и еще одну бутылку воды. На пищу жаловаться не приходилось.

– Можно мне сегодня помыться? – спросил я.

Мужчина не собирался обсуждать это со мной, или, возможно, он меня не понял.

Я попытался наладить с ним контакт.

– Извините, но раньше я никогда не был в испанской тюрьме, – начал я.

Это его рассердило.

– Вы не в испанской тюрьме, – заявил он. – Это Страна Басков под нелегальным контролем испанского и французского правительства.

– Боже мой! – вырвалось у меня, и я сразу пожалел об этих словах.

Мне хотелось найти с ним общий язык, и я понадеялся, что его английский не настолько хорош, чтобы до конца понять мою реакцию.

– Вы правы, – заявил я, – я хотел сказать то же самое: это тюрьма страны-поработителя.

Это прозвучало неуклюже и бессмысленно.

Мужчина пожал плечами и поискал что-то в кармане.

– Это вам. – Он протянул мне пачку сигарет.

Немного позже дверь открылась, и меня отвели в комнату для допросов. Там меня ждал тот же человек, который разговаривал со мной вначале.