Укрощение повесы - Аманда Маккейб

По крайней мере, он сумел проявить хоть немного сдержанности, хотя тело его за это не поблагодарило. У него все ныло и пульсировало от неутоленной страсти, настойчивого желания погрузиться в нее и потеряться в жаркой и податливой плоти.

Он осторожно убрал в сторону выбившийся локон и поцеловал ее в шейку. От нее до сих пор пахло розами, сладким противоядием зловония внешнего мира. Она что-то сонно пробормотала и зарылась поглубже.

Роб натянул ей на плечи одеяла и осторожно поднялся, желая дать ей поспать и избавить себя от искушения. Их одежда валялась по всему полу. Роб стал собирать ее и вешать на стул.

— Опять серое, — пробормотал он, разглаживая укороченный рукав ее жакета. Почему она прячется за этой блеклостью? Ей бы пошли яркие цвета: лиловый, синий и зеленый, атлас и парча — они подчеркивали бы ее красоту.

Или, может, в этом и есть главная цель — спрятаться и замаскироваться? Как он сам. Только он прячется за вызывающими выходками, которые скрывают его настоящие цели, а она жмется за густым серым облаком, хотя заслуживает намного большего — самой прекрасной жизни, какая только бывает.

Роб посмотрел на сладко спящую Анну и подумал, что за секрет она прячет.

Она вытянулась на подушках, под тонкими одеялами отчетливо вырисовывалась ее грудь. Роб тут же вспомнил, каково было к ней прикасаться, чувствовать под языком шершавый сосок. И как она стонала от удовольствия, когда он посасывал ее грудь.

Все его тело снова мучительно напряглось. Внезапное решение поступить по чести давалось нелегко. Он резко отвернулся от соблазнительного зрелища и взялся за край стола. Пытался читать забрызганные чернилами бумаги, но не видел букв — перед глазами стояла Анна. Он слышал, как она дышит и как шелестят простыни, когда она поворачивается.

Он нетерпеливо распустил шнуровку на бриджах и сомкнул пальцы на болезненно твердой мужественности. Закрыв глаза, представил, что Анна в его руках, ноги приглашающе расставлены, кожа обнажена — и резко потер член, раз, другой, третий, пока не испытал мало-мальского облегчения.

Он не делал этого с зеленой юности, а в Соутворке и подавно не испытывал недостатка в женщинах. И хотел он вовсе не этого — он хотел Анну, хотел быть в ней целиком и полностью, обладать ею, однако пока придется удовольствоваться подобным.

— Чувствуя себя чертовски неудовлетворенным, Роб быстро сполоснулся холодной водой, что оставалась в тазике, и взял свежую рубашку. Внезапно в дверь постучали — слишком громко в послеобеденной тишине. Роб быстро глянул на Анну. Она нахмурила лоб и сползла под одеяло, но не проснулась.

Он схватил со стола кинжал, спрятал его в опущенной руке и заторопился к двери. В такой час никто не должен был его тревожить. Для большинства жителей Соутворка еще слишком рано, а за комнату он всегда платит вовремя. Роб приоткрыл дверь на дюйм и посмотрел на незваного гостя.

На пороге стоял слуга в черной с золотом ливрее, указывающей на его принадлежность к дому Уолсингема. Его взгляд метнулся через плечо Роба, словно он хотел заглянуть в комнату; у госсекретаря все слуги — и лакеи, и служанки, и даже мальчики-посыльные — были натренированы наблюдать, а затем докладывать об увиденном.

Но Роб загородил узкий проход своим телом, а он был много выше слуги.

Мальчишка ухмыльнулся, отвесил ему краткий поклон и протянул аккуратно сложенную и запечатанную записку:

— Сообщение от господина секретаря, мастер Олден.

— Он не мог сообщить раньше? — поинтересовался Роб, выхватывая у него письмо. — Что-то с трудом верится.

— Господин секретарь ничего не забывает. И ничто не ускользает от его внимания.

Роб закрыл дверь и прислушался. Дождался, пока стихнут шаги, и только тогда вернулся в комнату.

Анна уже не спала. Она лежала в постели и молча смотрела на него. Ее лицо вновь выражало напряженную подозрительность, мирное, спокойное выражение исчезло, словно его никогда и не было.

Роб прислонился спиной к двери и посмотрел, как она садится среди простыней и подушек. Она отбросила волосы и плотнее завернулась в шемизетку.

— Тебе прислали поручение? — спросила она.

— Только одно — убедиться, что ты вернулась домой в целости и сохранности.

— В этом нет необходимости. Я хорошо знаю дорогу, и у меня есть еще свои дела. — Она скользнула к краю постели и, свернув мешающие юбки, оголила ноги. Роб с восхищением наблюдал, как она разгладила свои чулки и аккуратно затянула подвязки. Потом нашла свои туфли и стала оглядываться в поисках жакета.

Роб снял его со стула и растянул в руках, предлагая надеть. Она на мгновение заколебалась, словно боясь какого-то подвоха, но потом приняла его помощь. Она стояла совершенно неподвижно, пока он убирал из-за воротника ее волосы и разглаживал длинные пряди.

Ну вот, она снова начала осторожничать. Это причинило ему боль, хотя он и понимал, что у нее есть все причины его опасаться. Она и должна относиться к нему подозрительно.

Анна мягко стряхнула его руки и стала собирать рассыпанные по полу шпильки.

— Мне надо разобраться с матушкой Нэн, пока у нее не началось «горячее время». Она не заплатила аренду, хотя клиентов у нее, как всегда, более чем достаточно.

Роб потянулся за своим дублетом.

— Позволь, я тебе помогу. При желании я могу быть очень убедительным.

Анна оглянулась через плечо:

— Да уж, это верно. И я не сомневаюсь, что матушка Нэн тоже тебя отлично знает. Что ж, хорошо, идем со мной. Но ты не должен чувствовать себя обязанным.

— Обязанным? — Это было последнее, что он чувствовал к Анне Баррет.

Она подошла вплотную и прижала ладони к груди, где раскрывался дублет. Поднялась на цыпочках и легко поцеловала.

— Я провела очень приятный день, Роберт. Спасибо.

Просто приятный? Она действительно так думает? Роб поймал ее за руку и дернул в свои объятия. И поцеловал со всей Силой и страстью, выпуская наружу чувственный голод, который снедал его тело. Языком проник в ее рот, пробуя ее на вкус, и Анна мгновенно ослабела, привалилась к нему. Вцепилась в плечи, чтобы не упасть.

Он испытывал безумное желание подхватить ее на руки, бросить на постель и заняться любовью. Предыдущие кувыркания только разожгли его тлеющий огонь в горящую страсть и чуть не превратили в пепел обоих.

Но в последний миг ему удалось удержаться. Он отстранил Анну и посмотрел на нее. Ее глаза были широко распахнуты, ярко-розовые, влажные от поцелуев губы полураскрыты.

— Нам пора уходить, — хрипловато произнес он.

— Да, — прошептала она. — Нам определенно пора.

— Анна? Это ты?

Анна, только поставившая ногу на нижнюю ступеньку лестницы, замерла и безмолвно выругалась. Она так старалась не наделать шума: неслышно вошла через садовые ворота и, сняв туфли, босиком прошла в дом. В это время дня отец чаще всего был в таверне или еще где-то развлекался, но она не хотела рисковать. Не сейчас, когда она в таком смятении.