Невидимка из Салема - Кристоффер Карлссон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты дразнишь меня.
– Совсем чуть-чуть.
– А сама бы ты куда отправилась?
– Это просто. В будущее.
– Почему?
– Чтобы посмотреть, что будет, и перестать беспокоиться. Но, – продолжала она, – тогда ты просто возвращаешься в свое время и перестаешь беспокоиться, потому что знаешь, что все и так будет хорошо. А может, ты никогда и не сделаешь ничего важного для того, чтобы все действительно стало так, как ты увидел в будущем. Понимаешь?
– Я… Ну, думаю, да.
Я не имел ни малейшего понятия, о чем она толковала.
– Возможно, и не надо знать, как все будет. Тогда я все-таки вернусь в прошлое. Хотя, если в будущем все плохо, то есть шанс вернуться в настоящее и исправить что-нибудь; вот только знать бы, что именно… – Она поколебалась. – Я бы хотела посмотреть, что у родителей впереди. И у Йона. И у меня.
– Ты беспокоишься о будущем?
– Каждый, наверное, беспокоится. – Юлия ненадолго замолчала, и я услышал ее дыхание. – По-моему, папа вернулся.
– Тебе нельзя разговаривать по телефону?
– Да нет, можно, но я не хочу, чтобы он слышал. Одна стена в моей комнате – общая с их спальней.
Снова наступила тишина, но какая-то спокойная и теплая. Потом мы возобновили разговор о планах на лето, о музыке, фильмах и школе. Она спрашивала, что я знаю о «Святом»[9].
– Фильм с Вэлом Килмером[10]?
– Да.
– Он же сейчас идет в кино?
– Да. Я думала сходить, но со мной никто не хочет. Ты не хочешь посмотреть?
– С тобой? – спросил я и открыл глаза.
– Если хочешь, конечно. – Ее голос звучал неуверенно. – Не обязательно, если не хочешь. Просто так скучно идти одной.
– Нет, я просто… конечно.
– Йону ничего не говори.
Помню, что много думал о семье Гримбергов, об их положении и причинах происходящего. Внешне они ничем особо не отличались от любой другой семьи в Салеме, все мои знакомые жили примерно так же. Думаю, у них не обошлось без насилия. Юлия видела агрессию отца и матери, а Грим, как мог, держался в стороне. С детьми всегда так. В школе, дома, на отдыхе: одного не трогают, а другой попадает под перекрестный огонь. Грима отличало то, что он чрезмерно опекал Юлию, когда она угодила в беду. Впрочем, для меня многое все еще оставалось загадкой, несмотря на то, что я старался вникнуть изо всех сил.
– Иногда, когда я остаюсь один, у меня появляется чувство, что я исчезаю, – часто повторял Грим, и я толком не понимал, что он подразумевает под этим, но то же чувство было и у меня, когда я с ними общался. За них нужно было держаться, за Грима и Юлию, чтобы они не исчезли.
Их детство и юность прошли на моих глазах; с течением времени их образы становились все более двусмысленными, и они казались загадкой, какой, возможно, и были всегда.
В этом таился некий запрет. За достаточно короткое время мы с Гримом очень сблизились. По крайней мере, мне так казалось; не знаю, чувствовал ли он то же. Но мы ни разу даже не говорили по телефону. После первого разговора с Юлией я проводил как минимум час в день в кровати с телефоном, за беседами с ней. Между нами установилась близость, которая заставляла меня дрожать. Я чувствовал себя живым, как никогда прежде, как будто взгляд прояснился, а чувства оголились. Юлия Гримберг бесповоротно перевернула мою жизнь.
– Что на тебе надето? – спросила она по телефону накануне вечера кинотеатра.
Я засмеялся.
– А что?
– Я хочу знать.
– Почему?
– Просто хочу знать, вот и всё.
Я тихо проверил, закрыта ли дверь в мою комнату.
– Боксерские шорты.
– Это трусы.
– Трусы – ужасное слово.
– Но они так и называются?
– А на тебе? – спросил я.
– Что?
– На тебе какая одежда?
– Трусики. Это тоже ужасное слово?
– Нет.
– Мне нравится нижнее белье парней, – сказала Юлия таким голосом, как будто потянулась, и выдохнула в трубку.
– Ты – девственница?
Вопрос сам соскочил с губ и потряс меня. Мне захотелось повернуть время вспять.
– Нет, – ответила она. – А ты – девственник?
– Нет, – соврал я, уверенный в том, что она не поверила.
– Сколько лет тебе было? – спросила она.
– Пятнадцать. А тебе?
– Четырнадцать.
Я услышал, как она резко вдохнула.
– Что ты делаешь? – спросил я.
– А как ты думаешь? – прошептала она.
Ее дыхание стало напряженным. Звук завораживал. Я напряг слух, чтобы слышать малейшие детали происходящего на другом конце провода.
– Потрогай себя, – сказала она с томностью в голосе, которой я раньше не слышал.
– Хорошо, – подчинился я, хотя уже сделал это.
– Что чувствуешь?
Что нужно ответить?
– Мне хорошо, – попытался я.
– Представь, что это моя рука.
Я уже был готов взорваться. Внезапно она тяжело задышала и потом еще долго приходила в себя.
– Я прикусила губу, – сказала она с фырканьем. – Думаю, там будет ранка.
Все кружилось перед глазами. Такого раньше я никогда не испытывал.
Наркодилер чем-то напоминает воробья своими близко посаженными глазками, острым носом и нервными движениями. Зачесанные назад волосы открывают его большой и бледный лоб. Он одет в длинное, черное пальто, которое развевается за ним как флаг. На тыльной стороне рук – по татуировке. Я показываю ему свой мобильный.
– Ты знаешь ее?
– Она мертва?
– Ты знаешь ее?
Он слабо улыбается и показывает кривые зубы.
– Ты же все еще отстранен, верно? Я могу тебе ни черта не рассказывать.
– Я снова на службе.
– Покажи тогда жетон.
Я оглядываюсь. Мы стоим на углу возле церкви Мариачуркан в районе Сёдермальм. Из близлежащих кондитерских доносится запах свежеиспеченного хлеба, в отдалении бурлит улица Хорнсгатан. День выдался погожим. Я делаю шаг ему навстречу.